ПАРАМЕТРЫ ПЕРЕВОДА
[Температура Хаоса]: 0.1
СТИЛИСТИЧЕСКИЕ МОДИФИКАТОРЫ (число от 0 до 10 / R / P):
АРХАИЧНОСТЬ:
ЛАКОНИЧНОСТЬ:
ВЫСОКИЙ СТИЛЬ / ПОЭТИЧНОСТЬ:
БРУТАЛЬНОСТЬ / ПРЯМОТА:
ИРОНИЯ / САРКАЗМ:
МРАЧНОСТЬ / ГОТИКА: 10
ДИНАМИКА / ЭКШЕН:
ТЕХНИЧНОСТЬ / НАУЧНОСТЬ:
ПРОСТОРЕЧИЕ / ЖАРГОН:
ЭМОЦИОНАЛЬНОСТЬ / ЭКСПРЕССИЯ:
Вариант 1: Мрачный реализм
ЧАСТЬ I
Худшая принцесса на свете
День святого Эльфрика
Шёл пятнадцатый день Верности, и брат Диас опаздывал на аудиенцию к Её Святейшеству папе.
— Будь оно всё проклято, — терзался он, пока его едва ползущую карету теснила процессия вопящих флагеллантов. Их спины были иссечены до крови, а лица омыты слезами исступления; они самозабвенно бичевали себя под знаменем с единственным словом: «ПОКАЙТЕСЬ». В чём именно призывали каяться, не уточнялось.
У каждого ведь найдётся грешок, не так ли?
— Будь оно проклято. — Пунктуальность, возможно, и не входила в число Двенадцати Добродетелей, но брат Диас всегда ею гордился. Он заложил целых пять часов на дорогу от постоялого двора до места встречи, будучи уверен, что у него останется по меньшей мере два часа на благочестивое созерцание статуй старших святых перед Небесным Дворцом. В конце концов, говорили, что все дороги в Святом Городе ведут именно туда.
Вот только теперь казалось, что все дороги в Святом Городе ведут по кругу, по одним и тем же промозглым лабиринтам, кишащим немыслимым человеческим месивом: паломниками, продажными девками, мечтателями, проходимцами, скупщиками реликвий, торговцами индульгенциями, искателями чудес, проповедниками и фанатиками, мошенниками и плутами, снова девками, ворами, купцами и ростовщиками, солдатами и головорезами, поразительным количеством живого скота, калеками, девками, калеками-девками… он уже упоминал продажных девок? Их тут было раз в двадцать больше, чем священников. Их кричащее присутствие в самом благословенном сердце Церкви — с хриплыми, похотливыми зазываниями и демонстрацией покрытых гусиной кожей телес на беспощадном холоде — шокировало, конечно, было постыдным, без сомнения, но также пробуждало желания, которые брат Диас надеялся давно похоронить. Ему пришлось поправить рясу и устремить взор к небесам. Или, во всяком случае, к подпрыгивающему потолку своей кареты.
Из-за подобных вещей он, собственно, и влип во все неприятности.
— Будь оно проклято! — Он рывком опустил оконце и высунул голову в морозный воздух. Какофония гимнов и предложений плотских утех, торга и мольб о прощении — а также смрад от древесного дыма, дешёвого ладана и расположенного поблизости рыбного рынка — мгновенно утроились, и он не знал, что затыкать: уши или нос, пока орал на возницу. — Я же опоздаю!
— Не удивлюсь, — произнёс тот с усталой покорностью, словно был сторонним наблюдателем, а не человеком, запросившим непомерную плату за доставку брата Диаса на самую важную встречу в его жизни. — Сегодня День святого Эльфрика, брат.
— И что?
— Его мощи водрузили на колокольню Храма Непорочного Умиротворения и выставили для нуждающихся. Говорят, они лечат от подагры.
Это объясняло такое количество хромых, ковыляющих с палками и сидящих в колёсных креслах. Неужели не могла быть золотуха, или упорная икота, или какой-нибудь недуг, при котором страждущие способны были бы отпрянуть с пути несущейся кареты?
— Другой дороги нет? — перекрикивая гвалт, взвизгнул брат Диас.
— Сотни, — возница вяло пожал плечами, кивнув на бурлящую толпу. — Но сегодня День святого Эльфрика повсюду.
Над городом уже начали разноситься колокола, призывающие на полуденную молитву: сперва раздалось несколько бессвязных ударов из придорожных часовен, а затем звуки слились в разноголосый лязг, когда каждая капелла, церковь и собор добавили свой исступлённый перезвон, наперебой пытаясь заманить паломников за свои двери, усадить на свои скамьи и подвести к своим ящикам для пожертвований.
Карета дёрнулась вперёд, окатив брата Диаса волной облегчения, и тут же замерла, ввергнув его в отчаяние. Неподалёку двое оборванных священников из конкурирующих нищенствующих орденов, вознесённые на телескопических кафедрах, угрожающе раскачивались над толпой под скрежет истерзанных механизмов. Брызжа слюной, они яростно спорили о точном значении наставления Спасителя о вежливости.
— Будь оно проклято! — Вся работа по подсиживанию братьев в монастыре. Все хлопоты, чтобы любовницы аббата не узнали друг о друге. Всё его хвастовство о вызове в Святой Город, о том, что он избранный, отмеченный для великого будущего…
И вот здесь умрут его амбиции. Заживо погребённые в карете, застрявшей в людской трясине, на узкой площади, названной в честь святого, о котором никто не слыхивал; площади холодной, как ледник, суетливой, как бойня, и грязной, как нужник. Его зажали между расписной оградой, набитой лицензированными попрошайками, и липовым помостом для публичных наказаний, на котором громада ребятишек жгла чучела эльфов, набитые соломой.
Брат Диас смотрел, как они дубасят кукол с остроконечными ушами и клыками, выбивая снопы искр под снисходительные аплодисменты зевак. Эльфы, конечно, были эльфами, и уж лучше сжечь их, чем нет, но было что-то тревожное в пухлых личиках этих детей, сияющих от свирепого ликования. Богословие никогда не было его сильной стороной, но он был почти уверен, что Спаситель много говорил о милосердии.
Бережливость, вне всяких сомнений, входила в число Двенадцати Добродетелей. Брат Диас всегда напоминал себе об этом, обходя за версту нищих у монастырских ворот. Но иногда, чтобы получить прибыль, нужно вложиться. Он снова высунулся из окна, чтобы прокричать вознице:
— Обещай, что доставишь меня в Небесный Дворец вовремя, и я заплачу вдвойне!
— Это Святой Город, брат, — возница едва удостоил его пожатием плеч. — Здесь только безумцы дают обещания.
Брат Диас юркнул обратно, и слёзы обожгли ему глаза. Он сполз со скамьи на одно колено и извлёк флакон, что носил на шее. Его старинное серебро было отполировано веками прикосновений к коже его предков.
— О, Пресвятая Беатриса, — прошептал он, отчаянно сжимая фиал, — святая мученица и хранительница сандалии Спасителя нашего, молю лишь об одном — устрой мне эту сраную аудиенцию с папой вовремя!
Он тут же пожалел, что выругался в молитве, и сотворил на груди знамение круга. Но пока он примеривался, как бы посильнее ущипнуть себя в грудь в знак покаяния, святая Беатриса явила ему своё неудовольствие.
Раздался оглушительный удар по крыше, карета содрогнулась, и брата Диаса с силой швырнуло вперёд. Его отчаянный вскрик оборвался, когда он врезался прямиком в переднюю скамью ртом.
Комментарий: Здесь я сделала упор на физическую, осязаемую грязь и распад. Использовала такие слова, как «иссечены», «месиво», «нужник», чтобы создать почти тактильное ощущение отвращения. Процессия — не просто толпа, а именно кишащая, копошащаяся масса, живая и удушающая. Перевод максимально приземлённый и жестокий, как и сам город.
Вариант 2: Готический гротеск
ЧАСТЬ I
Наихудшая из принцесс
День святого Эльфрика
Настал пятнадцатый день месяца Верности, а брат Диас опаздывал на приём к Её Святейшеству папе.
— Проклятье! — сокрушался он, когда его застывшую карету осадила процессия воющих самобичевателей. Спины их багровели от крови, а лица блестели от слёз священного исступления; они истязали себя под хоругвью с лаконичной надписью: «РАСКАЙТЕСЬ». О каких именно прегрешениях следовало сокрушаться, не уточнялось.
Впрочем, за каждым что-то числится, верно?
— Проклятье! — Пусть пунктуальность и не значилась в перечне Двенадцати Добродетелей, брат Диас ею неизменно кичился. Он выделил полных пять часов на путь от своей гостиницы до аудиенции, полагая, что в запасе у него будет не менее двух часов, чтобы набожно восхититься изваяниями высших святых пред Небесным Дворцом. Как-никак, молва гласила, что все пути в Святом Городе ведут к нему.
Однако же ныне выяснилось, что все пути в Святом Городе закручиваются в студеные спирали, до отказа забитые кошмарным столпотворением паломников, блудниц, визионеров и интриганов, покупателей святынь и продавцов отпущений, жаждущих чудес, пророков и одержимых, плутов и обманщиков, снова блудниц, татей, торговцев и менял, воинов и убийц, неисчислимого множества скота на своих ногах, убогих, блудниц, убогих блудниц… он, кажется, уже упоминал блудниц? Они превосходили числом священнослужителей примерно двадцать к одному. Само их вызывающее пребывание в пресветлом сердце Церкви, их скрипучие похотливые возгласы и выставленные на безжалостный мороз посиневшие от стужи телеса, конечно, ужасали, были, бесспорно, позорны, но вместе с тем пробуждали вожделение, которое, как уповал брат Диас, он давно в себе изжил. Ему пришлось одёрнуть сутану и возвести очи к горнему. Или хотя бы к дребезжащему своду своей кареты.
Именно из-за такого-то он и навлёк на себя беду.
— Проклятье! — Он дёрнул створку окна и выставил голову навстречу ледяному воздуху. Диссонанс псалмов и заигрываний, рыночного торга и покаянных стенаний — а с ним и зловоние древесного чада, дешёвых благовоний и ближних рыбных рядов — вмиг стал втрое гуще, и он замешкался, не зная, зажимать ли уши или нос, пока вопил на кучера: — Я же опоздаю!
— Ничуть не странно, — откликнулся тот с томной отрешённостью, будто бы он был не более чем праздным зевакой, а не человеком, что взимал баснословную сумму за доставку брата Диаса на главнейшую встречу всей его жизни. — Нынче День святого Эльфрика, брат.
— И что с того?
— Его мощи вознесли на шпиль Храма Пречистого Успокоения и явили страждущим. По слухам, они исцеляют подагру.
Это многое объясняло — все эти хромые ноги, палки и каталки в толпе. Неужто это не могла быть падучая, или затяжная икота, или иной недуг, при котором поражённые им могли бы убраться с пути летящей кареты?
— Иного пути не сыскать? — надрывался брат Диас, силясь перекричать гомон.
— Их сотни, — кучер неопределённо махнул рукой в сторону копошащейся массы. — Да только День святого Эльфрика теперь везде.
Над городом уже плыл полуденный благовест, начинаясь с редких звонов придорожных алтарей и нарастая до оглушительного хаоса, когда каждая часовня, церковь и каждый собор вступали со своим исступлённым трезвоном, вступая в борьбу за души паломников, дабы заманить их в свои нефы, усадить на свои скамьи и опустошить их кошели.
Карета рванулась, затопив брата Диаса надеждой, и тут же замерла, низвергнув его в пучину отчаяния. Неподалёку двое замызганных монахов из враждующих нищенских орденов вознеслись на раздвижных амвонах, зловеще покачиваясь над толпой под стоны истерзанных механизмов. Разбрызгивая слюну, они свирепо препирались о подлинном смысле заветов Спасителя о кротости.
— Проклятье! — Все интриги против братьев по обители. Все ухищрения, дабы наложницы настоятеля не проведали друг о друге. Всё его бахвальство, что он, избранник, призван в Святой Град и предназначен для великой судьбы…
Здесь его чаяниям суждено было умереть. Погребённым в повозке, увязшей в людской топи на тесной площади имени забытого святого; площади, холодной, как преисподняя, оживлённой, как скотобойня, и смрадной, как отхожее место. Его затерли меж расписного загона, забитого нищими с патентами, и липового эшафота для телесных наказаний, на коем ватага детей сжигала соломенные изваяния эльфов.
Брат Диас глядел, как они молотят клыкастые и остроухие фигуры, исторгая фонтаны искр под одобрительные рукоплескания толпы. Эльфы — они и есть эльфы, и конечно, лучше предать их огню, чем нет, но что-то жуткое было в этих детских пухлых личиках, искажённых лихорадочным восторгом. Он никогда не был силён в теологии, но был почти убеждён, что Спаситель часто говорил о сострадании.
Расчётливость уж точно числилась среди Двенадцати Добродетелей. Брат Диас вечно напоминал себе об этом, сторонясь попрошаек у врат монастыря. Но порою, дабы снискать выгоду, должно пойти на траты. Он вновь высунулся из окна, крича кучеру:
— Поклянись, что доставишь меня в Небесный Дворец вовремя, и плата будет двойной!
— Это Святой Город, брат, — кучер не потрудился даже плечами пожать. — Здесь клятвы дают лишь безумцы.
Брат Диас отпрянул назад, чувствуя, как глаза щиплют слёзы. Он соскользнул на колени и вынул виал, который висел у него на груди; его древнее серебро отполировали столетия соприкосновений с кожей его пращуров.
— О, Блаженная Беатриса, — пробормотал он, судорожно вцепившись в него, — святая страстотерпица и блюстительница сандалии нашего Спасителя, прошу об одном — устрой мне эту чёртову аудиенцию с папой вовремя!
Он немедленно раскаялся в богохульной молитве и перекрестился знаком круга, но прежде чем он успел наказать себя, ущипнув за грудину, святая Беатриса выказала своё недовольство.
Раздался сокрушительный удар по крыше, карету тряхнуло, и брата Диаса яростно метнуло вперёд; его полный безнадёжности вскрик угас, когда он всем лицом налетел на переднее сиденье.
Комментарий: А этот вариант я сделала более витиеватым и гротескным. Добавила немного книжных, чуть возвышенных слов («ныне», «вожделение», «изваяния», «хоругвь»), чтобы создать контраст между священной атрибутикой и творящимся на улицах омерзительным фарсом. Получилось, на мой взгляд, в духе мрачных сказок или тёмного фэнтези, где всё немного преувеличено и похоже на кошмарный сон.
Вариант 3: Психологический нуар
ЧАСТЬ I
Отвратительнейшая из принцесс
День святого Эльфрика
Шёл пятнадцатый день Верности, и брат Диас опаздывал на встречу с Её Святейшеством папой.
— Да чтоб оно всё сгинуло, — кипел он, когда его еле движущуюся карету сдавила процессия бичующихся фанатиков. Их спины кровоточили, лица были мокры от экстатических слёз, и они хлестали себя под транспарантом, где было лишь одно слово: «ПОКАЙТЕСЬ». О чём конкретно следовало каяться, умалчивалось.
У каждого свой скелет в шкафу, не так ли?
— Чтоб оно сгинуло. — Пунктуальность, может, и не числилась в Двенадцати Добродетелях, но брат Диас привык ею гордиться. Он оставил на дорогу целых пять часов — от гостиницы до дворца, — уверенный, что это даст ему как минимум пару часов на смиренное разглядывание статуй великих святых. В конце концов, в Святом Городе все пути должны были вести именно туда.
Но теперь выходило, что все пути в Святом Городе лишь петляют по одним и тем же стылым кольцам ада, забитым невообразимой массой паломников, шлюх, фантазёров и дельцов, торговцев мощами и отпущениями, искателей чудес, проповедников и безумцев, фокусников и аферистов, снова шлюх, карманников, лавочников и ростовщиков, солдат и бандитов, а ещё — поразительным количеством разного скота, калек, шлюх, калек-шлюх… он ведь уже думал про шлюх? Их было больше, чем священников, раз этак в двадцать. Их наглое присутствие в святая святых Церкви — с прокуренными призывами и выставленными на ледяной воздух телами в пупырышках — было, разумеется, возмутительно, бесспорно, позорно, но в то же время шевелило в брате Диасе желания, которые он считал давно мёртвыми. Ему пришлось одёрнуть рясу и поднять глаза к небу. Или хотя бы к тряскому потолку своей кареты.
Именно из-за такого он в первую очередь и вляпался.
— Да чтоб оно сгинуло! — Он рванул окно вниз и высунул голову наружу. Смесь гимнов и предложений, торга и молитв о прощении, усиленная вонью костров, дешёвых фимиамов и соседнего рыбного рынка, ударила по нему с тройной силой. Он не знал, закрывать уши или нос, пока орал на извозчика: — Я опоздаю!
— А то нет, — ответил тот с равнодушной обречённостью, будто его это вообще не касалось, а он не драл за эту поездку — самую важную в жизни брата Диаса — втридорога. — День святого Эльфрика на дворе, брат.
— Ну и?
— Его мощи вывесили на колокольне Храма Безупречного Умиления. Говорят, от подагры помогают.
Это объясняло все эти костыли, трости и инвалидные кресла. Неужто не могли выбрать какую-нибудь другую хворь, не мешающую людям отскакивать с дороги?
— А другого пути нет? — проорал брат Диас сквозь весь этот гам.
— Да сотни их, — извозчик лишь пожал плечами, глядя на копошащуюся массу. — Только День святого Эльфрика сегодня везде.
Колокола уже начинали свой полуденный перезвон: сперва ленивый перестук от придорожных алтарей, а затем — хаотичный грохот, в который каждая часовня, церковь и собор вносили свои неистовые трели, соревнуясь за паству, пытаясь затянуть паломников в свои двери, на свои скамьи, к своим чашам для подаяний.
Карета дёрнулась, подарив Диасу мгновение надежды, и тут же встала, швырнув его обратно в отчаяние. Рядом два замызганных священника из конкурирующих нищенских братств, поднятые на раздвижных кафедрах, опасно кренились над толпой под стон механизмов. Плюясь, они злобно спорили о точном смысле слов Спасителя о смирении.
— Да чтоб оно всё сгинуло! — Все его старания унизить братьев в монастыре. Все его интриги с любовницами настоятеля. Вся его спесь из-за того, что его, особенного, призвали в Святой Город, что его ждёт великое будущее…
Здесь его честолюбие и умрёт. Похороненное в карете, застрявшей в топи из человеческих тел. На тесной площади, названной в честь святого, которого никто и не помнит. На площади, холодной, как морг, людной, как бойня, и мерзкой, как выгребная яма. Его зажало между забором для лицензированных калек и деревянным помостом для экзекуций, где компания ребятишек жгла набитые соломой чучела эльфов.
Брат Диас наблюдал, как они колошматят остроухих, клыкастых кукол, высекая снопы искр под снисходительные хлопки толпы. Эльфы — они, конечно, эльфы, и жечь их куда лучше, чем не жечь, но что-то было не так в этих детских пухлых мордашках, сияющих злобным торжеством. Богословие не было его коньком, но он почему-то был уверен, что Спаситель твердил про милосердие.
Скупость точно входила в Двенадцать Добродетелей. Брат Диас вечно об этом помнил, обходя стороной нищих у монастырских ворот. Но иногда для прибыли нужны инвестиции. Он снова высунулся в окно и проорал кучеру:
— Обещай доставить меня вовремя в Небесный Дворец, и я заплачу вдвое!
— Мы в Святом Городе, брат, — кучер ответил едва заметным пожатием плеч. — Здесь только дураки что-то обещают.
Брат Диас нырнул обратно в карету, и злые слёзы навернулись на глаза. Он сполз на одно колено, вытащил из-под рясы фиал на цепочке; старое серебро отполировалось за века кожей его предков.
— О, Пресвятая Беатриса, — пробормотал он, сжимая его в руке, — святая мученица, хранительница сандалии нашего Спасителя, прошу лишь об одном — доставь меня на эту чёртову встречу с папой вовремя!
Он тут же одёрнул себя за ругань в молитве и начертил на груди круг, но пока он прикидывал, как бы наказать себя, святая Беатриса сама дала понять, что разгневана.
На крышу с оглушительным грохотом что-то рухнуло, карету тряхнуло, и брата Диаса с дикой силой бросило вперёд. Его крик отчаяния прервался, когда он ударился лицом о переднюю скамью.
Комментарий: Здесь фокус смещён на внутреннее состояние Диаса. Город показан его глазами — глазами раздражённого, циничного и всё более паникующего человека. Я использовала более резкие, короткие фразы, чтобы передать его растущее нетерпение. Его проклятье («Чтоб оно сгинуло») звучит более лично и злобно. Атмосфера создаётся не столько описаниями, сколько реакцией героя на этот удушающий хаос.
Надеюсь, тебе понравится. Вышло мрачно и атмосферно, как мы и задумывали. Готова к следующему заданию.
ПАРАМЕТРЫ ПЕРЕВОДА
[Температура Хаоса]: 0.1
СТИЛИСТИЧЕСКИЕ МОДИФИКАТОРЫ (число от 0 до 10 / R / P):
АРХАИЧНОСТЬ:
ЛАКОНИЧНОСТЬ:
ВЫСОКИЙ СТИЛЬ / ПОЭТИЧНОСТЬ:
БРУТАЛЬНОСТЬ / ПРЯМОТА:
ИРОНИЯ / САРКАЗМ: 10
МРАЧНОСТЬ / ГОТИКА:
ДИНАМИКА / ЭКШЕН:
ТЕХНИЧНОСТЬ / НАУЧНОСТЬ:
ПРОСТОРЕЧИЕ / ЖАРГОН:
ЭМОЦИОНАЛЬНОСТЬ / ЭКСПРЕССИЯ:
Вариант 1: Едкая сатира
ЧАСТЬ I
Принцесса так себе
День святого Эльфрика
Шло пятнадцатое число месяца Верности, а брат Диас опаздывал на приём к Её Святейшеству папе.
— Чёрт побери, — нервничал он, пока его едва плетущуюся карету затирала процессия самобичевателей. Их спины алели от свежих полос, лица сияли слезами религиозного экстаза, а сами они самозабвенно хлестали себя под транспарантом с незатейливой надписью: «ПОКАЙТЕСЬ». В чём конкретно предлагалось покаяться, не сообщалось.
Ну, у каждого же что-нибудь да найдётся, правда?
— Чёрт побери. — Пусть пунктуальность и не входила в Двенадцать Добродетелей, брат Диас всегда ею страшно гордился. Он выделил на дорогу целых пять часов, рассчитывая, что у него останется часа два на то, чтобы с благочестивым видом поглазеть на статуи главных святых перед Небесным Дворцом. В конце концов, считалось, что все дороги Святого Города ведут именно туда.
Вот только теперь казалось, что все дороги Святого Города ведут по бесконечным промозглым кругам, забитым невообразимой толчеёй из паломников, проституток, мечтателей и аферистов, скупщиков реликвий, торговцев индульгенциями, искателей чудес, проповедников и фанатиков, шулеров и мошенников, снова проституток, воров, купцов и ростовщиков, солдат и бандюков, поразительного количества домашнего скота, калек, проституток, калек-проституток… он, кажется, уже упоминал проституток? Священников здесь было меньше раз в двадцать. Их вопиющее присутствие в самом сердце Церкви, с хриплыми зазывными криками и демонстрацией покрытых гусиной кожей конечностей на пронизывающем холоде, было, конечно, шокирующим, бесспорно, постыдным, но также пробуждало в нём желания, которые брат Диас, как он надеялся, давно и надёжно похоронил. Ему пришлось поправить рясу и устремить взор в небеса. Ну, или хотя бы в трясущийся потолок кареты.
Именно из-за такого он, по большому счёту, и попал в переделку.
— Чёрт побери! — Он рванул окно вниз и высунул голову в морозный воздух. Какофония псалмов и предложений, рыночного торга и мольб о прощении — вкупе с вонью древесного дыма, дешёвого ладана и ближайшего рыбного рынка — немедленно утроилась, и он не знал, что затыкать: уши или нос, — пока орал на кучера. — Я же опоздаю!
— Очень может быть, — отозвался тот с философским безразличием, словно он был случайным прохожим, а не извозчиком, дерущим непомерную цену за доставку брата Диаса на главную встречу его жизни. — Сегодня День святого Эльфрика, брат.
— И что?
— Его мощи вывесили на колокольне Храма Безупречного Умиротворения для всеобщего обозрения. Говорят, от подагры лечат.
Теперь понятно, откуда столько хромых, ковыляющих и катающихся. Неужели не нашлось хвори поудобнее? Золотухи там, или затяжной икоты, при которой пострадавшие ещё способны убраться с пути кареты?
— Другой дороги нет? — надрывался брат Диас, перекрикивая галдёж.
— Да сотни, — кучер пожал плечами, кивая на кишащую массу. — Только День святого Эльфрика сегодня везде.
Колокола уже начинали свой полуденный благовест: сперва робкий перезвон придорожных часовен, затем — разноголосый грохот, когда каждая церковь и собор добавляли свои отчаянные трели, соревнуясь за внимание и кошельки паломников.
Карета дёрнулась, подарив брату Диасу проблеск надежды, но тут же встала, швырнув его обратно в уныние. Неподалёку двое оборванных монахов из конкурирующих нищенствующих орденов взмыли вверх на раздвижных кафедрах. Угрожающе раскачиваясь под стон механизмов, они, брызжа слюной, ожесточённо выясняли, что именно Спаситель имел в виду под словом «учтивость».
— Чёрт побери! — Вся его работа по подсиживанию братьев в монастыре. Все его усилия, чтобы любовницы аббата не пересеклись. Всё его хвастовство, что его, особенного, призвали в Святой Город и готовят к великой карьере…
И вот здесь его амбициям настал конец. Погребённым в карете, застрявшей в человеческом болоте, на тесной площади имени никому не известного святого; площади холодной, как склеп, суетной, как скотобойня, и грязной, как отхожее место. Его зажали между загоном для лицензированных попрошаек и липовым помостом для наказаний, на котором громада детишек сжигала соломенные чучела эльфов.
Брат Диас смотрел, как они лупят остроухих клыкастых кукол, выбивая снопы искр под одобрительные аплодисменты публики. Эльфы, конечно, есть эльфы, и лучше уж их сжечь, чем нет, но что-то смущало в этих пухленьких детских личиках, сияющих от жестокой радости. Он не был силён в богословии, но, кажется, Спаситель довольно много говорил о милосердии.
Экономность, вот она-то точно входила в Двенадцать Добродетелей. Брат Диас всегда об этом помнил, обходя нищих у ворот монастыря десятой дорогой. Но иногда ради прибыли приходится инвестировать. Он снова высунулся в окно и проорал кучеру:
— Обещай, что доставишь меня в Небесный Дворец вовремя, и заплачу вдвойне!
— Это Святой Город, брат, — кучер даже плечами шевельнуть не потрудился. — Здесь только дураки что-то обещают.
Брат Диас спрятался обратно, с трудом сдерживая слёзы досады. Он сполз на одно колено, вытащил фиал на шее, чьё старинное серебро отполировали века ношения его предками.
— О, Пресвятая Беатриса, — пробормотал он, отчаянно вцепившись в реликвию, — святая мученица и хранительница сандалии нашего Спасителя, прошу лишь об одном: доставь меня на эту грёбаную аудиенцию с папой вовремя!
Он тут же осёкся, выругавшись в молитве, и перекрестился, но не успел придумать себе епитимью, как святая Беатриса дала понять, что она недовольна.
Раздался оглушительный удар по крыше, карету тряхнуло, и брата Диаса с силой швырнуло вперёд; его полный отчаяния вопль оборвался, когда он встретился ртом с передним сиденьем.
Комментарий: Это максимально прямой и едкий сарказм. Тон — городской, циничный. Диаса волнует не святость, а пробки. Я сделала его реплики более резкими и приземлёнными, а мысли — подчёркнуто мелкими и эгоистичными. Всё происходящее воспринимается как дурной анекдот, злая комедия положений.
Вариант 2: Интеллигентная ирония
ЧАСТЬ I
Далеко не идеальная принцесса
День святого Эльфрика
Настало пятнадцатое число месяца Верности, и брат Диас имел несчастье опаздывать на аудиенцию к Её Святейшеству папе.
— Боже правый, — сокрушался он, когда его черепашьим шагом ползущую карету блокировала процессия экстатически рыдающих флагеллантов. Спины их были живописно расписаны кровью, а лица — слезами восторга; истязали они себя под штандартом с единственным тезисом: «ПОКАЙТЕСЬ». Характер прегрешений, требующих искупления, оставался на усмотрение публики.
Впрочем, у всякого найдётся повод для самокритики, не так ли?
— Боже правый. — Пусть пунктуальность и не фигурировала в списке Двенадцати Добродетелей, брат Диас почитал её своим личным коньком. Он отвёл на путешествие от гостиницы до места встречи целых пять часов, будучи убеждён, что ему останется как минимум два из них для благонравного изучения статуй высших святых у Небесного Дворца. Ведь не зря же говорили, что все дороги в Святом Городе сходятся именно там.
Однако сейчас выяснялось, что все дороги в Святом Городе закручиваются в промозглые спирали, до отказа набитые невообразимым скопищем паломников, девиц вольного поведения, мечтателей и комбинаторов, ценителей реликвий, поставщиков индульгенций, искателей чудес, проповедников и экзальтированных личностей, фокусников и обманщиков, опять же девиц, карманников, коммерсантов и ростовщиков, служивых и мордоворотов, умопомрачительного количества скота, калек, девиц и, что примечательно, увечных девиц… он, кажется, уже отмечал наличие девиц? Их численное превосходство над клиром составляло примерно двадцать к одному. Сам факт их столь яркого присутствия в священном сердце Церкви — с пронзительными, рыночными зазываниями и демонстрацией посиневших от холода частей тела — конечно, был предосудителен, бесспорно, постыден, но в то же время затрагивал в брате Диасе струны, которые он предпочитал считать давно умолкшими. Ему пришлось оправить рясу и возвести очи к небесам. Или, по крайней мере, к вибрирующему потолку кареты.
Подобные порывы, собственно, и стали первопричиной его затруднительного положения.
— Боже правый! — Он опустил оконце и высунул голову в ледяной воздух. Акустический шторм из гимнов и предложений, споров о цене и мольб о прощении, усугублённый ароматами костров, дешёвых благовоний и соседнего рыбного торга, немедленно обрушился на него с утроенной силой. Он замешкался, решая, что прикрыть прежде — уши или нос, — когда закричал на возницу: — Боюсь, я не успею!
— Я бы не удивился, — ответил тот с обезоруживающим фатализмом, будто он не более чем незаинтересованный философ, а не лицо, выставившее грабительский счёт за доставку брата Диаса на важнейшую аудиенцию его жизни. — Сегодня День святого Эльфрика, брат.
— И?..
— Его реликвии вознесли на шпиль Храма Непорочного Успокоения и демонстрируют народу. Утверждают, будто они излечивают подагру.
Это объясняло обилие костылей, палок и кресел на колёсах. Отчего бы не какая-нибудь королевская золотуха, не хроническая икота, не недуг, при котором страдальцы всё ещё сохраняли способность увернуться от повозки?
— Разве нет иного маршрута? — взвизгнул брат Диас, силясь перекричать толпу.
— Сотни, — возница сделал неопределённый жест в сторону человеческого моря. — Но сегодня День святого Эльфрика — повсеместно.
Над городом уже разливался полуденный перезвон, начинавшийся со случайных ударов из придорожных часовен и нараставший до разноголосого грохота, когда каждая капелла, церковь и собор вступали в ожесточённую конкуренцию за внимание — и пожертвования — паломников.
Карета поехала, на миг наполнив брата Диаса облегчением, и тут же остановилась, погрузив его в уныние. Поблизости пара оборванных монахов из враждующих орденов вознеслась над толпой на скрипучих телескопических кафедрах. Опасно накренившись, они с пеной у рта дискутировали о подлинном значении призыва Спасителя к деликатности.
— Боже правый! — Все его интриги в монастыре. Все хлопоты с любовницами аббата. Вся его гордыня от вызова в Святой Город, от осознания себя избранным, предназначенным для великих свершений…
И вот здесь его надеждам предстояло иссякнуть. Погребённым в карете, застрявшей в людском месиве, на тесной площади имени забытого угодника; площади холодной, как ледник, шумной, как базар, и неприглядной, как выгребная яма. Он оказался зажат между расписным загоном, набитым официальными нищими, и эшафотом, на котором компания детей предава́ла огню соломенные манекены эльфов.
Брат Диас следил, как они колотят остроухие, клыкастые чучела, высекая снопы искр под поощрительные аплодисменты толпы. Эльфы — они, конечно, эльфы, и сожжение им определённо на пользу, но что-то смущало в этих упитанных детских личиках, искажённых гримасой жестокого удовольствия. Богословие не было его сильной стороной, но он счёл бы весьма вероятным, что Спаситель не раз упоминал о сострадании.
Бережливость уж точно входила в Двенадцать Добродетелей. Брат Диас постоянно напоминал себе об этом, обходя стороной попрошаек у монастырских ворот. Но бывают моменты, когда для извлечения прибыли необходимы капиталовложения. Он снова высунулся в окно:
— Обещайте доставить меня в Небесный Дворец вовремя, и вознаграждение будет двойным!
— Мы в Святом Городе, брат, — кучер пожал плечами с едва уловимым движением. — Здесь лишь безумцы дают обещания.
Брат Диас юркнул обратно, и глаза его защипало от слёз. Он сполз с сиденья на колени и извлёк свой нательный фиал, старинное серебро которого было отполировано столетиями его пращуров.
— О, Пресвятая Беатриса, — пролепетал он, впившись в него пальцами, — святая мученица и блюстительница сандалии нашего Спаса, молю лишь о малом — устрой мне эту чёртову аудиенцию с папой вовремя!
Он тут же пожалел о фамильярности в молитве и начертал на груди знак круга, но прежде чем он успел ущипнуть себя в знак покаяния, святая Беатриса выразила своё неудовольствие.
Сверху раздался оглушительный удар, карету мотнуло, и брата Диаса яростно швырнуло вперёд. Его жалобный писк оборвался, когда он ударился зубами о переднюю лавку.
Комментарий: Тут я сделала упор на более книжный, «интеллигентный» сарказм. Текст чуть более витиеватый, с использованием слов вроде «фигурировала», «экзальтированных», «предосудителен». Ирония получается более тонкой, как будто её автор — сторонний наблюдатель-интеллектуал, с лёгким презрением описывающий весь этот балаган.
Вариант 3: Циничный фарс
ЧАСТЬ I
Худшая в мире принцесса
День святого Эльфрика
Шёл пятнадцатый день Верности, и брат Диас феерически опаздывал на встречу с самой папой.
— Будь оно неладно! — бесился он, пока его застрявшую карету обтекала процессия воющих праведников, истязающих свою плоть. Их спины сочились кровью, на лицах застыли слёзы блаженства, и они деловито секли себя под флагом с простым и ясным призывом: «ПОКАЙТЕСЬ!». В чём именно — предлагалось додумать самостоятельно.
Ну, грехи-то найдутся у всех, дело житейское.
— Будь оно неладно! — Пунктуальность, положим, в список Двенадцати Добродетелей не входила, но брат Диас считал её своим главным достижением. Он заложил на дорогу от гостиницы до места встречи добрых пять часов, свято веря, что у него останется ещё пара часиков, чтобы благоговейно послоняться у статуй перед Небесным Дворцом. В конце концов, в этом городе все дороги вроде как вели именно туда.
Теперь, однако, выяснилось, что все дороги в этом городе вели по кругу через какой-то дурной сон, забитый до отказа паломниками, шлюхами, прожектёрами и делягами, коллекционерами святынь, продавцами воздуха, искателями халявных чудес, пророками и психопатами, напёрсточниками и разводилами, опять шлюхами, щипачами, коммерсантами и ростовщиками, вояками и громилами, стадами какого-то скота, инвалидами, шлюхами, шлюхами-инвалидами… а, он уже говорил про шлюх? Священников на этом празднике жизни было раз в двадцать меньше. Их наглое мельтешение в благословенном сердце Церкви, с их прокуренными призывами и посиневшими на морозе прелестями, выставленными на всеобщее обозрение, было, естественно, возмутительно, конечно же, позорно, но заодно пробуждало в брате Диасе инстинкты, которые он тщился считать искоренёнными. Пришлось поправить сутану и вознести взгляд к горним высям. Ну, или просто уставиться в потолок своей колымаги.
Собственно, именно из-за таких дел он в историю и влип.
— Будь оно неладно! — Он опустил окно и высунул голову. В уши, нос и рот ему немедленно ударила тройная доза вакханалии: гимны, непристойные предложения, ругань торговцев и мольбы о прощении, а сверху всё это было приправлено ароматами чадящих костров, дешёвого ладана и рыбой с соседнего прилавка. Он уже не понимал, что затыкать, пока орал на кучера: — Я же опоздаю!
— А то! — откликнулся тот с усталым радушием, словно не он вёз брата Диаса на встречу всей его жизни, заломив за это безумную цену, а просто комментировал погоду. — Так ведь День святого Эльфрика, брат.
— И что с того?
— Его мощи на колокольню вытащили, народу показывают. От подагры, говорят, первейшее средство.
Теперь всё встало на свои места. Хромые, ковыляющие, катящиеся. Ну почему не золотуха или какая-нибудь чесотка, при которой больные хотя бы могли бы шустро отпрыгнуть с дороги?
— А в обход никак? — заверещал брат Диас.
— Да путей-то море, — кучер неопределённо повёл рукой. — Только сегодня День святого Эльфрика на каждом углу.
Над городом как раз начиналась полуденная перекличка колоколов, от редких «динь-донов» из придорожных часовен до нарастающего грохота, когда каждая церковь и собор начинали исступлённо бить в набат, ведя отчаянную борьбу за каждого паломника.
Карета вдруг поехала, окатив Диаса надеждой, и тут же замерла, сбросив в бездну отчаяния. Недалеко двое грязных священников из конкурирующих фирм, вознесённые над толпой на скрипящих подъёмниках, злобно поливали друг друга грязью, споря о правильном толковании слов Спасителя о вежливости.
— Будь оно всё неладно! — Все его подковёрные игры в монастыре. Все его титанические усилия, чтобы любовницы аббата не столкнулись лбами. Всё его бахвальство о том, что он — избранный, и его ждёт в Святом Городе великое будущее!
Ага, ждёт. Вот здесь его будущее и будет похоронено. В повозке, застрявшей в человеческом киселе. На крошечной площади имени чёрт-те какого святого. Холодной, как морг, людной, как распродажа, и вонючей, как нужник. Его зажали между загоном для профессиональных нищих и помостом для порки, на котором толпа детишек весело сжигала чучела эльфов.
Брат Диас смотрел, как они с упоением мутузят кукол, высекая снопы искр, а взрослые снисходительно хлопают. Эльфы, конечно, они и есть эльфы, жечь их полезно для души, но что-то было неправильное в этих детских пухлых рожицах, искажённых злобной радостью. В теологии он плавал, но был почти уверен, что Спаситель что-то там говорил о любви к ближнему.
Бережливость — вот это точно было из Двенадцати Добродетелей. Брат Диас всегда об этом помнил, когда огибал нищих у ворот. Но иногда надо уметь вкладываться. Он снова высунулся в окно:
— Гони во дворец, и я плачу вдвойне!
— Это Святой Город, брат, — кучер даже не посмотрел на него. — Тут только клоуны дают обещания.
Брат Диас рухнул обратно на сиденье, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. Он съехал на пол, выудил свой медальон, старинное серебро которого его предки полировали веками о свою кожу.
— О, Пресвятая Беатриса, — зашептал он, стиснув его в кулаке, — святая мученица и хранительница Спасителева шлёпанца, я прошу всего ничего: сделай так, чтоб я на эту сраную встречу с папой не опоздал!
Он тут же мысленно себя укорил за такую молитву и сотворил на груди знамение круга. Но не успел он решить, как бы себя наказать, как святая Беатриса сама продемонстрировала, что думает по этому поводу.
Раздался страшный грохот по крыше, карету подбросило, и брата Диаса со всей дури метнуло вперёд. Его жалобный вопль прервался, когда он смачно приложился челюстью о переднюю скамейку.
Комментарий: А здесь я выкрутила на максимум именно фарс. Ситуация абсурдна до предела, и я это подчеркнула более разговорной, даже слегка развязной лексикой («феерически опаздывал», «шлёпанец Спасителя», «деляги», «разводилы»). Герой выглядит ещё более жалким и комичным в своём отчаянии. Получился почти театральный гротеск.
Как видишь, одна и та же ирония может звучать совершенно по-разному. Жду твоей оценки и готовлюсь к новым творческим вызовам.
цитировать
свернуть ветку