Для примера взята первая глава произведения «Devils», автор Джо Аберкромби.
======================
МЕТОД МАГИСТРАЛЬНОГО РЕСИНТЕЗА
ФАЗА 1. ПАСПОРТ ТЕКСТА
Магистральные Векторы:
Сюжет (Макро-фабула): Амбициозный и не слишком благочестивый священнослужитель, брат Диас, отчаянно пытается добраться на судьбоносную встречу с Папой (которая, судя по всему, женщина), но застревает в непроходимой пробке, вызванной религиозным праздником. Вся глава — это нарастающая фрустрация героя, его столкновение с хаотичной, лицемерной и гротескной реальностью Святого Города, которая полностью противоречит его карьерным планам. Финал — внезапное и зловещее событие-клиффхэнгер, которое прерывает его отчаянную и кощунственную молитву.
Атмосфера (Доминанта): Гротескный сатирический реализм. Атмосфера передаётся через сенсорную перегрузку: оглушительный шум, невыносимая вонь, омерзительные и абсурдные зрелища. Святой Город предстаёт не оплотом веры, а гигантским, грязным, кишащим пороками рынком, где религия — лишь ещё один товар. Настроение циничное, мрачно-ироничное, напоминающее зарисовки из жизни средневекового мегаполиса времён чумы или большого карнавала. Я бы сказала, что-то в духе тёмного фэнтези, скрещённого с сатирой Рабле.
Стилистика (Авторский голос): Динамичный, нервный, почти репортажный стиль. Автор использует длинные, перечислительные предложения, чтобы передать ощущение хаоса и непрерывного потока уродливых деталей. Лексика подчёркнуто современная и местами грубая («God damn it», «shitting audience»), что создаёт ироничный контраст с псевдоисторическим антуражем. Ритм рваный: длинные описательные пассажи сменяются короткими, отрывистыми выкриками отчаяния героя.
Карта Персонажей:
Брат Диас: Речь нетерпеливого, раздражительного карьериста, скрывающегося под монашеской рясой. Его внутренние монологи полны цинизма, прагматизма и презрения к окружающим. Его внешние реплики — это в основном выкрики и жалобы. Главный речевой маркер — постоянно повторяющееся проклятие «God damn it!». Он не верит, а заключает сделки; не молится, а требует.
Извозчик: Говорит мало, устало и фаталистично. Его речь — голос простого человека, смирившегося с абсурдом бытия в этом городе. Он олицетворяет пассивное принятие хаоса, чем ещё сильнее выводит из себя деятельного и нетерпеливого Диаса. Его лаконичные, полные безразличия ответы служат идеальным фоном для истерики его пассажира.
Проектный Глоссарий:
Saint Aelfric’s Day: День святого Эльфрика
Brother Diaz: Брат Диас
Her Holiness the Pope: Её Святейшество Папа
the fifteenth of Loyalty: пятнадцатый день [месяца] Верности
Celestial Palace: Небесный Дворец
Holy City: Святой Город
the Twelve Virtues: Двенадцать Добродетелей
Church of the Immaculate Appeasement: Церковь Непорочного Умиротворения
Saint Beatrix: Святая Беатрикс
Saviour: Спаситель
ФАЗА 2. ИТЕРАЦИОННЫЙ ПЕРЕВОД
ЧАСТЬ I
Худшая принцесса всех времён
День святого Эльфрика
Шёл пятнадцатый день месяца Верности, и брат Диас опаздывал на аудиенцию к Её Святейшеству Папе.
— Чёрт побери! — сокрушался он, пока его едва ползущую карету теснила процессия воющих флагеллантов. Их спины были исполосованы кровью, а лица — слезами восторга. Они самозабвенно бичевали себя под знаменем с единственным словом: «Кайтесь». В чём именно призывали каяться, не уточнялось.
А ведь у каждого найдётся в чём, не так ли?
— Чёрт побери. — Это качество, может, и не входило в число Двенадцати Добродетелей, но брат Диас всегда гордился своей пунктуальностью. Он выделил целых пять часов, чтобы добраться от постоялого двора до места встречи, будучи уверенным, что у него останется как минимум два часа на благочестивое созерцание статуй старших святых перед Небесным Дворцом. В конце концов, говорили, что все дороги в Святом Городе ведут именно туда.
[ТАКТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ОПОРНОГО ФРАГМЕНТА №1]
Оригинал: Only now it seemed all roads in the Holy City led around and around in chilly circles crawling with an unimaginable density of pilgrims, prostitutes, dreamers, schemers, relic-buyers, indulgence-dealers, miracle-seekers, preachers and fanatics, tricksters and swindlers, prostitutes, thieves, merchants and moneylenders, soldiers and thugs, an astonishing quantity of livestock on the hoof, cripples, prostitutes, crippled prostitutes, had he mentioned the prostitutes? They outnumbered the priests some twenty to one. Their glaring presence at the blessed heart of the Church, screeching smoking come-ons and displaying goosefleshed extremities to the uncaring cold, was shocking, of course, disgraceful, undoubtedly, but also stirred desires Brother Diaz had hoped long buried. He was obliged to adjust his habit and turn his eyes heavenwards. Or at any rate towards the jolting ceiling of his carriage.
1. Векторный анализ оригинала:
Сюжет: Этот фрагмент — физическое воплощение препятствия на пути героя. Он не просто застрял, он тонет в живом, грязном море человечества. Препятствие становится главным действующим лицом.
Атмосфера: Квинтэссенция атмосферы всей главы. Абзац создаёт картину гротескного, бурлящего котла, где святость и порок неразрывно смешаны. Сенсорная перегрузка доведена до предела: холод, крики, вид голого тела, толпа. Это ядро мира, который описывает автор, — его визитная карточка.
Стилистика: Главный приём — длиннейшее перечисление без союзов (асиндетон), создающее эффект бесконечного, удушающего потока. Повторение слова «prostitutes» — осознанный акцент, подчёркивающий как их количество, так и фиксацию на них самого Диаса.
Персонаж (Диас): Здесь раскрывается его лицемерие. Он одновременно шокирован и возбуждён. Его «благочестие» — лишь тонкая плёнка над вполне земными желаниями. Необходимость поправить рясу — блестящая деталь, показывающая его истинное состояние.
2. Лексические облака:
Толпа и Хаос: pilgrims, prostitutes, dreamers, schemers, tricksters, swindlers, thieves, merchants, soldiers, thugs, livestock, cripples (паломники, шлюхи, мечтатели, интриганы, обманщики, мошенники, воры, торговцы, солдаты, головорезы, скот, калеки).
Религиозный рынок: relic-buyers, indulgence-dealers, miracle-seekers, preachers, fanatics (покупатели реликвий, торговцы индульгенциями, искатели чудес, проповедники, фанатики).
Порок и Грязь: screeching smoking come-ons, goosefleshed extremities, uncaring cold, desires long buried (орущие похабные зазывания, покрытые гусиной кожей конечности, безразличный холод, давно похороненные желания).
3. Варианты перевода:
Вариант 1 (Формально-точный): Вот только теперь казалось, что все дороги в Святом Городе вели по кругу в промозглых кольцах, кишащих невообразимой плотностью паломников, проституток, мечтателей, интриганов… [Далее длинное и несколько механическое перечисление, которое может нарушить ритм русского языка].
Вариант 2 (Адаптивно-сглаженный): Но оказалось, что все дороги Святого Города — это лишь промозглые круги ада. Они кишели невообразимым множеством людей: паломниками и проститутками, мечтателями и интриганами… [Текст дробится на более короткие фразы, что убивает авторский приём «единого потока»].
Вариант 3 (Художественно-эквивалентный): Вот только теперь казалось, что все дороги в Святом Городе водят ледяными кругами, кишащими невообразимым скопищем паломников, шлюх, мечтателей, интриганов, покупателей реликвий, торговцев индульгенциями, искателей чудес, проповедников и фанатиков, обманщиков и мошенников, шлюх, воров, купцов и ростовщиков, солдат и головорезов, поразительного количества живого скота, калек, шлюх, шлюх-калек, — он уже упоминал шлюх? [Сохраняется структура длинного предложения. Слово “prostitutes” переведено как «шлюхи» для большей экспрессии и соответствия циничному тону. Повторы сохранены в точности].
4. Рекомендуемый перевод и обоснование:
Рекомендую Вариант 3. Он наиболее полно воссоздаёт авторский замысел. Сохранение структуры единого длинного предложения-перечисления позволяет читателю ощутить то же удушье и клаустрофобию, что и герой. Использование более резкого слова «шлюхи» вместо нейтрального «проститутки» соответствует общему грязному и циничному тону повествования. Точное воспроизведение троекратного повтора этого слова критически важно, так как это намеренный стилистический ход автора, показывающий навязчивость этого явления и внутреннее состояние самого Диаса.
Вот только теперь казалось, что все дороги в Святом Городе водят ледяными кругами, кишащими невообразимым скопищем паломников, шлюх, мечтателей, интриганов, покупателей реликвий, торговцев индульгенциями, искателей чудес, проповедников и фанатиков, обманщиков и мошенников, шлюх, воров, купцов и ростовщиков, солдат и головорезов, поразительного количества живого скота, калек, шлюх, шлюх-калек, — он уже упоминал шлюх? Их было раз в двадцать больше, чем священников. Их кричащее присутствие в благословенном сердце Церкви — с их орущими похабными зазываниями и выставленными на безразличный холод конечностями в гусиной коже — шокировало, конечно, и без сомнения, позорило веру, но вместе с тем пробуждало в брате Диасе желания, которые он надеялся давно похоронить. Ему пришлось поправить рясу и возвести очи к небесам. Или, во всяком случае, к трясущемуся потолку своей кареты.
Именно из-за такого вот он и влип в неприятности в первый раз.
— Чёрт побери! — Он опустил окно и высунул голову на морозный воздух. Какофония гимнов и зазываний, торга и мольб о прощении — и смрад от древесного дыма, дешёвого ладана и расположенного поблизости рыбного рынка — мгновенно утроились, и он не знал, что затыкать раньше: уши или нос, — пока орал на извозчика: — Я опоздаю!
— Не удивлюсь. — Мужчина говорил с усталой покорностью, будто был безучастным зрителем, а не брал непомерную плату за доставку брата Диаса на самую важную встречу в его жизни. — Сегодня День святого Эльфрика, брат.
— И что?
— Его мощи водрузили на колокольню Церкви Непорочного Умиротворения и выставили для нуждающихся. Говорят, они лечат подагру.
Это объясняло такое количество хромых, костылей и инвалидных кресел в толпе. Неужели не могла быть золотуха, или упорная икота, или какой-нибудь недуг, при котором страждущие способны отпрыгнуть с пути несущейся кареты?
— Другой дороги нет? — перекричал брат Диас галдёж.
— Сотни. — Извозчик вяло кивнул в сторону бурлящей толпы. — Только сегодня везде День святого Эльфрика.
Над городом уже разливался звон колоколов, призывавших к полуденной молитве: он начинался с пары-тройки бессистемных звяканий у придорожных часовен и нарастал до оглушительного разноголосого лязга, когда каждая часовня, церковь и собор наперебой вступали со своим неистовым перезвоном, наперегонки завлекая паломников в свои двери, на свои скамьи и к своим тарелкам для пожертвований.
Карета дёрнулась вперёд, окатив брата Диаса волной облегчения, и тут же резко остановилась, ввергнув его в отчаяние. Неподалёку двое оборванных священников из конкурирующих нищенствующих орденов, поднятые на телескопических кафедрах, опасно раскачивались над толпой под скрежет истерзанных механизмов. Брызжа слюной, они яростно спорили о точном значении наставления Спасителя о вежливости.
— Чёрт побери! — Вся эта работа по подсиживанию братьев в монастыре. Все эти хлопоты, чтобы любовницы аббата не узнали друг о друге. Всё его хвастовство о том, что его вызвали в Святой Город, выделили как особенного, предрекли ему великое будущее…
И вот здесь его амбиции умрут. Погребённые в карете, увязшей в человеческом болоте, на узкой площади, названной в честь святого, о котором никто и не слыхивал; площади холодной, как ледник, шумной, как скотобойня, и грязной, как сортир; зажатой между расписной оградой, набитой лицензированными попрошайками, и липовым помостом для публичных наказаний, на котором gromada детей жгла соломенные чучела эльфов.
Брат Диас смотрел, как они лупят остроухие, острозубые куклы, высекая снопы искр под снисходительные аплодисменты зевак. Эльфы, конечно, были эльфами, и сжечь их, без сомнения, было лучше, чем не сжечь, но было что-то тревожное в этих пухлых детских личиках, сияющих от жестокой радости. Богословие никогда не было его сильной стороной, но он был почти уверен, что Спаситель много говорил о милосердии.
Бережливость уж точно входила в число Двенадцати Добродетелей. Брат Диас всегда напоминал себе об этом, обходя попрошаек у ворот монастыря широкой дугой. Но иногда, чтобы получить прибыль, нужно сперва вложиться. Он высунулся из окна, чтобы снова наорать на извозчика:
— Поклянись, что доставишь меня к Небесному Дворцу вовремя, и я заплачу вдвое!
— Это Святой Город, брат. — Извозчик даже почти не удостоил его пожатием плеч. — Здесь только безумцы дают обещания.
[ТАКТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ОПОРНОГО ФРАГМЕНТА №2]
Оригинал: Brother Diaz ducked back inside, tears stinging his eyes. He squirmed from his seat onto one knee, slipped out the vial he wore around his neck, its antique silver polished by centuries against the skin of his forebears. ‘O Blessed Saint Beatrix,’ he murmured, gripping it desperately, ‘holy martyr and guardian of our Saviour’s sandal, I ask for only this – get me to my shitting audience with the Pope on time!’ He regretted swearing in a prayer at once and made the sign of the circle over his chest, but while he was working his way up to pinching himself in the centre by way of penance, Saint Beatrix made her displeasure known. There was an almighty thud on the roof, the carriage jolted, and Brother Diaz was flung violently forward, his despairing squawk cut short as the seat in front struck him right in the mouth.
1. Векторный анализ оригинала:
Сюжет: Момент кульминации отчаяния героя. Он доходит до предела и обращается к последнему средству — молитве. Однако его молитва кощунственна и эгоистична. Действие немедленно получает неожиданный, физический и зловещий «ответ», который служит клиффхэнгером главы.
Атмосфера: Атмосфера чёрной комедии и мрачной иронии. Вместо божественного вмешательства — грубый физический удар. Мир отвечает герою на его же языке — языке грубой силы, а не благодати. Момент подчёркивает, что в этом мире даже сверхъестественное работает по своим, жестоким законам.
Стилистика: Резкий переход от внутреннего отчаяния к быстрой, шокирующей развязке. Контраст между возвышенной лексикой начала молитвы (O Blessed Saint Beatrix, holy martyr) и вульгарной концовкой (my shitting audience) — ключевой стилистический приём, обнажающий суть героя. Финальные фразы короткие, рубленые, передающие стремительность и внезапность удара.
Персонаж (Диас): Финальный штрих к его портрету. Его вера — это чистый воды торг, причём в самой низкой, базарной форме. Он не просит, а требует, используя святыню как рычаг. Проклятие в молитве — это вершина его лицемерия и отчаяния.
2. Лексические облака:
Отчаяние: tears stinging, squirmed, desperately, despairing squawk (жгучие слёзы, съёжился, отчаянно, отчаянный писк).
Святотатство: Blessed Saint, holy martyr… shitting audience (Блаженная Святая, святая мученица… грёбаная аудиенция).
Насилие/Удар: almighty thud, jolted, flung violently forward, struck him right in the mouth (оглушительный удар, тряхнуло, отбросило вперёд, удар пришёлся прямо в рот).
3. Варианты перевода my shitting audience:
Вариант 1 (Смягчённый): «…доставь меня на эту чёртову аудиенцию с Папой вовремя!» — Неплохо, но «чёртову» — слишком стандартное ругательство, оно не передаёт той степени низменности и телесности, что заложена в shitting.
Вариант 2 (Буквальный): «…доставь меня на мою срущую аудиенцию…» — Слишком прямолинейно и неблагозвучно в русском языке. Звучит скорее глупо, чем экспрессивно.
Вариант 3 (Экспрессивно-эквивалентный): «…доставь меня на мою грёбаную аудиенцию с Папой вовремя!» — «Грёбаный» является отличным эквивалентом. Оно так же грубо, выражает крайнюю степень досады и отлично контрастирует с возвышенным началом молитвы, создавая тот самый эффект кощунственного падения, задуманный автором.
4. Рекомендуемый перевод и обоснование:
Рекомендую Вариант 3. Он точно передаёт эмоциональный накал и степень вульгарности оригинала. Это ругательство звучит достаточно сильно, чтобы шокировать в контексте молитвы, но при этом является органичной частью разговорной речи, что делает отчаяние Диаса достоверным. Этот выбор позволяет сохранить стилистический контраст и чёрный юмор момента.
Брат Диас юркнул обратно внутрь, жгучие слёзы застилали ему глаза. Он сполз со скамьи на одно колено, вынул фиал, который носил на шее — его старинное серебро было отполировано столетиями соприкосновения с кожей его предков.
— О, Блаженная святая Беатрикс, — пробормотал он, отчаянно сжимая фиал, — святая мученица и хранительница сандалии нашего Спасителя, я прошу лишь об одном: доставь меня на мою грёбаную аудиенцию с Папой вовремя!
Он тут же пожалел, что выругался в молитве, и начертал на груди знак круга, но пока он подбирался к тому, чтобы в знак покаяния ущипнуть себя в солнечное сплетение, святая Беатрикс дала знать о своём неудовольствии.
Раздался оглушительный удар по крыше, карету тряхнуло, и брата Диаса с силой швырнуло вперёд. Его отчаянный писк оборвался, когда переднее сиденье врезалось ему прямо в рот.
ФАЗА 3. ФИНАЛЬНЫЙ ТЕКСТ И РЕДАКТУРА
ЧАСТЬ I
Худшая принцесса всех времён
День святого Эльфрика
Шёл пятнадцатый день месяца Верности, и брат Диас опаздывал на аудиенцию к Её Святейшеству Папе.
— Чёрт побери! — сокрушался он, пока его едва ползущую карету теснила процессия воющих флагеллантов. Их спины были исполосованы кровью, а лица — слезами восторга. Они самозабвенно бичевали себя под знаменем с единственным словом: «Кайтесь». В чём именно призывали каяться, не уточнялось.
А ведь у каждого найдётся в чём, не так ли?
— Чёрт побери. — Это качество, может, и не входило в число Двенадцати Добродетелей, но брат Диас всегда гордился своей пунктуальностью. Он выделил целых пять часов, чтобы добраться от постоялого двора до места встречи, будучи уверенным, что у него останется как минимум два часа на благочестивое созерцание статуй старших святых перед Небесным Дворцом. В конце концов, говорили, что все дороги в Святом Городе ведут именно туда.
Вот только теперь казалось, что все дороги в Святом Городе водят ледяными кругами, кишащими невообразимым скопищем паломников, шлюх, мечтателей, интриганов, покупателей реликвий, торговцев индульгенциями, искателей чудес, проповедников и фанатиков, обманщиков и мошенников, шлюх, воров, купцов и ростовщиков, солдат и головорезов, поразительного количества живого скота, калек, шлюх, шлюх-калек, — он уже упоминал шлюх? Их было раз в двадцать больше, чем священников. Их кричащее присутствие в благословенном сердце Церкви — с их орущими похабными зазываниями и выставленными на безразличный холод конечностями в гусиной коже — шокировало, конечно, и без сомнения, позорило веру, но вместе с тем пробуждало в брате Диасе желания, которые он надеялся давно похоронить. Ему пришлось поправить рясу и возвести очи к небесам. Или, во всяком случае, к трясущемуся потолку своей кареты.
Именно из-за такого вот он и влип в неприятности в первый раз.
— Чёрт побери! — Он опустил окно и высунул голову на морозный воздух. Какофония гимнов и зазываний, торга и мольб о прощении — и смрад от древесного дыма, дешёвого ладана и расположенного поблизости рыбного рынка — мгновенно утроились, и он не знал, что затыкать раньше: уши или нос, — пока орал на извозчика: — Я опоздаю!
— Не удивлюсь. — Мужчина говорил с усталой покорностью, будто был безучастным зрителем, а не брал непомерную плату за доставку брата Диаса на самую важную встречу в его жизни. — Сегодня День святого Эльфрика, брат.
— И что?
— Его мощи водрузили на колокольню Церкви Непорочного Умиротворения и выставили для нуждающихся. Говорят, они лечат подагру.
Это объясняло такое количество хромых, костылей и инвалидных кресел в толпе. Неужели не могла быть золотуха, или упорная икота, или какой-нибудь недуг, при котором страждущие способны отпрыгнуть с пути несущейся кареты?
— Другой дороги нет? — перекричал брат Диас галдёж.
— Сотни. — Извозчик вяло кивнул в сторону бурлящей толпы. — Только сегодня везде День святого Эльфрика.
Над городом уже разливался звон колоколов, призывавших к полуденной молитве: он начинался с пары-тройки бессистемных звяканий у придорожных часовен и нарастал до оглушительного разноголосого лязга, когда каждая часовня, церковь и собор наперебой вступали со своим неистовым перезвоном, наперегонки завлекая паломников в свои двери, на свои скамьи и к своим тарелкам для пожертвований.
Карета дёрнулась вперёд, окатив брата Диаса волной облегчения, и тут же резко остановилась, ввергнув его в отчаяние. Неподалёку двое оборванных священников из конкурирующих нищенствующих орденов, поднятые на телескопических кафедрах, опасно раскачивались над толпой под скрежет истерзанных механизмов. Брызжа слюной, они яростно спорили о точном значении наставления Спасителя о вежливости.
— Чёрт побери! — Вся эта работа по подсиживанию братьев в монастыре. Все эти хлопоты, чтобы любовницы аббата не узнали друг о друге. Всё его хвастовство о том, что его вызвали в Святой Город, выделили как особенного, предрекли ему великое будущее…
И вот здесь его амбиции умрут. Погребённые в карете, увязшей в человеческом болоте, на узкой площади, названной в честь святого, о котором никто и не слыхивал; площади холодной, как ледник, шумной, как скотобойня, и грязной, как сортир; зажатой между расписной оградой, набитой лицензированными попрошайками, и липовым помостом для публичных наказаний, на котором gromada детей жгла соломенные чучела эльфов.
Брат Диас смотрел, как они лупят остроухие, острозубые куклы, высекая снопы искр под снисходительные аплодисменты зевак. Эльфы, конечно, были эльфами, и сжечь их, без сомнения, было лучше, чем не сжечь, но было что-то тревожное в этих пухлых детских личиках, сияющих от жестокой радости. Богословие никогда не было его сильной стороной, но он был почти уверен, что Спаситель много говорил о милосердии.
Бережливость уж точно входила в число Двенадцати Добродетелей. Брат Диас всегда напоминал себе об этом, обходя попрошаек у ворот монастыря широкой дугой. Но иногда, чтобы получить прибыль, нужно сперва вложиться. Он высунулся из окна, чтобы снова наорать на извозчика:
— Поклянись, что доставишь меня к Небесному Дворцу вовремя, и я заплачу вдвое!
— Это Святой Город, брат. — Извозчик даже почти не удостоил его пожатием плеч. — Здесь только безумцы дают обещания.
Брат Диас юркнул обратно внутрь, жгучие слёзы застилали ему глаза. Он сполз со скамьи на одно колено, вынул фиал, который носил на шее — его старинное серебро было отполировано столетиями соприкосновения с кожей его предков.
— О, Блаженная святая Беатрикс, — пробормотал он, отчаянно сжимая фиал, — святая мученица и хранительница сандалии нашего Спасителя, я прошу лишь об одном: доставь меня на мою грёбаную аудиенцию с Папой вовремя!
Он тут же пожалел, что выругался в молитве, и начертал на груди знак круга, но пока он подбирался к тому, чтобы в знак покаяния ущипнуть себя в солнечное сплетение, святая Беатрикс дала знать о своём неудовольствии.
Раздался оглушительный удар по крыше, карету тряхнуло, и брата Диаса с силой швырнуло вперёд. Его отчаянный писк оборвался, когда переднее сиденье врезалось ему прямо в рот.
Редакторские Комментарии:
О «Её Святейшестве Папе»: Я сохранила формулировку максимально близко к оригиналу (Her Holiness the Pope). В русском языке слово «папа» мужского рода, но использование местоимения «Её» и титула «Святейшество» недвусмысленно указывает на пол персонажа. Это создаёт лёгкий стилистический диссонанс, который, на мой взгляд, абсолютно соответствует духу этого сатирического мира и подчёркивает его отличие от нашего. Любые попытки выдумать феминитив (вроде «Папесса») уведут нас в сторону исторических коннотаций, которых в тексте нет.
О длинных предложениях и ритме: Я сознательно сохранила авторскую структуру очень длинных предложений, особенно в абзаце-описании толпы. В русском языке это требует определённой синтаксической эквилибристики, но результат того стоит. Это не ошибка, а стилистический приём, позволяющий передать ощущение хаоса, духоты и клаустрофобии, которое испытывает герой.
О лексике («шлюхи» и «грёбаная»): Я выбрала более экспрессивные и грубоватые эквиваленты для prostitutes и shitting. Учитывая общий тон повествования, цинизм главного героя и общую «непричёсанность» мира, нейтральные «проститутки» и «чёртова» звучали бы слишком академично и сгладили бы углы. Автор явно не боится крепкого словца, и перевод должен это отражать.
цитировать