Гленн Рахман. Наследник Тьмы. Главы XIX-эпилог

Предисловие и пролог

Главы I-XI

Главы XII-XVIII

Глава XIX

Чёрная руна

Ирод Агриппа провёл тревожный вечер. Уходили посыльные. Приходили рабы-доставщики. Они несли тайные предметы и препараты, которые можно было найти только в тех лавках, которые специализировались на нуждах алхимиков. Всё шло хорошо, но царь не мог избавиться от чувства опасения. Измена никогда не давалась легко.

Теперь, возвращаясь в свои апартаменты со спутником-вольноотпущенником, он вошёл в триклиний и увидел Озрикуса, растянувшегося голым на кушетке, в состоянии, совершенно не соответствующем его виду. Когда восточный человек с недоумением посмотрел на него, глаза Озрикуса сместились в его сторону, но всё остальное тело юноши оставалось таким же неподвижным, как во сне. На лбу у него кровью был нарисован символ, другой глиф украшал его грудь. Агриппа сразу же заподозрил, что эти знаки означают колдовство, но он не знал, были ли они нанесены на тело слуги самим Озрикусом или его врагом. Он позвал своих слуг.

— Что случилось? — требовательно спросил он.

Два вошедших раба смущённо посмотрели на энгла и один сказал:

— Он был в порядке, когда мы видели его в последний раз. Он был в компании служанки.

— Какой служанки?

— Наложницы Цезаря, ваше величество. Мы посчитали благоразумным не задавать вопросов свободному человеку.

Агриппа снял свой плащ и накинул его на рунного воина. Неужели варвар был отравлен какой-то дерзкой распутницей, использующей опасный амулет? Или у Озрикуса был какой-то тайный враг, который мог добраться до него даже в доме Цезаря? Иудей послал своих слуг за своим лекарем Стехом.

Затем его вольноотпущенник Силас встревоженно воскликнул:

— Господин, там незваный гость!

Царь поспешил присоединиться к мужчине и при свете лампы увидел Руфуса Гиберника, дремавшего на кровати энгла.

— Я знаю этого человека, — сказал Агриппа. — Он сопровождал Марка Силана на игры. Разбудите его!

Силас грубо тряхнул бывшего гладиатора. Мутные глаза Руфуса открылись и огляделись.

— Кто? Э! Ты иудейский царь! Что я здесь делаю?

— Это то, что мы хотим знать, — ответил принц пустыни.

Ещё не пришедший в себя Гиберник теперь вспомнил драку в караульном помещении и, вспомнив о своих ранах, пощупал их. Они не болели и уже покрылись струпьями.

— Клянусь Лугом! Как долго я здесь лежал?

— Это не могло продолжаться дольше нескольких часов, — сказал Агриппа.

— Человек не может так хорошо исцелиться за несколько часов! — воскликнул Руфус.

Восточный человек нахмурился, хорошо зная, как Озрикус мог исцеляться магией.

— Насколько сильно ты был ранен? — спросил его хозяин.

— Не могу сказать точно. Кто-то ударил меня по голове щитом. Затем на ум ему пришёл другой образ. — Где тот молодой германец?

— Озрикус тоже был ранен, — ответил Агриппа. — Мы хотим знать, кто в этом виноват.

— Ранен? Я ничего об этом не знаю... — Здоровяк опустил ноги на пол и, пошатываясь, поднялся. Встав прямо, он почувствовал себя совсем не так плохо, как ожидал. — Давайте посмотрим на мальчика, — пророкотал он.

Агриппа приказал двум слугам помочь гиганту выйти в триклиний.

Гиберниец увидел юношу, почти полностью укрытого плащом Агриппы, неподвижно лежащего на спине. Приглядевшись, Руфус понял, что это был тот самый парень, с которым он разговаривал в амфитеатре, друг сына Калусидия, Мара.

Стех спешно вошёл в комнату, держа в руке набор инструментов и лекарств. Увидев человека, отмеченного рунами, врач спросил:

— Он снова ранен? Склонен к несчастным случаям, не так ли?

— Пощади нас, Стех, — сказал ему Агриппа. — Просто посмотри, что ты можешь сделать.

— Эти знаки... — сказал Руфус, — я видел подобные символы возле германского лимеса. Это колдовские символы. Смойте их с него и посмотрите, что произойдёт!

— Я здесь врач, — напомнил Стех присутствующим. — Раб, принеси влажную тряпку и сотри эти метки Сатаны!

Руна на лбу легко стёрлась, избавив юношу от неестественного состояния сексуального возбуждения. Но, к ужасу всех, пятно на его груди оказалось несмываемым.

— Посмотрите сюда, — заметил Стех, — у него в бедре шип. Этот предмет могла ввести в его организм какой-то парализующий яд. Он вытащил шип Федры, и Озрикус тут же застонал, слегка пошевелился, но снова затих.

— Что мы можем предпринять дальше? — спросил Агриппа.

— Не имею ни малейшего представления, — ответил врач...

— Откуда ты взялась? — сонно спросил Гай.

— Вы послали за мной, господин, — сказала Федра. — Разве вы не помните?

— Нет... Я плохо себя чувствую... — Несмотря на нездоровье, вид женщины совершенно завораживал его. — Говори со мной, — пробормотал он. — Твой голос подобен поющей лире.

— Что мне сказать, великий царь, кроме того, что ваш зов — радость для моего сердца?

К собственному изумлению Гая, он почувствовал, что его тянет к рабыне сильнее, чем когда-либо к его сестре Друзилле.

— Сними свою тунику, — прохрипел он, — и ляг рядом со мной.

— Не сейчас, мой господин.

Вместо гнева Гай охнул от тревоги.

— Ты злишься на меня! Это потому, что я плохо с тобой обращался? Прости меня! — Он сел и протянул к ней свои тяжёлые руки. — Я слишком жёстко играл с тобой! Я дам тебе целое состояние в качестве возмещения ущерба, даже корону!

Федра покачала головой.

— Да, если это доставит вам удовольствие. Но забота о вашем удовольствии радует меня больше всего.

— Прикоснись ко мне, обними меня.

— Ты нездоров; тебе не нужно напрягаться. Это может сделать тебя ещё более больным.

И правда, головокружение возвращалось. Гай откинулся на подушку.

— Останься… – пробормотал он.

— Не бойтесь, господин, я останусь. — Она легко поцеловала его. С глуповато-счастливой улыбкой молодой император задремал, как довольный ребёнок.

Федра добилась своего, но лишь частично. Осуществлённое им ранее осквернение лишило её части силы, и, хотя связь с Озрикусом более чем восполнила это, ей всё ещё не хватало мощи, чтобы разрушить защитную сеть вокруг римского императора.

Она встала и начала расстёгивать его одежду. Федра подозревала, что на нём был защитный рунический знак или вещественный талисман. Распахнув его тунику, она заметила зелёный нефритовый амулет с вырезанным на нём лицом богини, гордым и жестоким. Федра ощутила исходящую от него огромную силу и задумалась, не нашла ли она чары самой Хейд или местного римского представления о ней? Её старейшины говорили ей, что южные народы знали Хейд под многими разными именами. Как олицетворение всепоглощающей силы, они называли её… как же?.. Шупниккурат. Как символ созидательной энергии, они называли её Астартой. Как покровительницу колдовства, они знали её под именем Гекаты.

Ведьма сняла украшение и бросила его на пол; она не хотела оставлять его себе, как заряженное враждебными чарами,. Почти сразу она почувствовала, как ослабла аура защиты вокруг молодого римлянина.

Федра устало вздохнула и прислонилась к столбу балдахина над кроватью Гая. Её чары, наложенные на императора, были хрупкими, несмотря на то, что она использовала грубую, опасную серию рун, вырезанных на дне его чаши. На мгновение ей показалось, что ей придётся вернуться к Озрикусу, которого она оставила беспомощно парализованным в покоях его покровителя, чтобы восстановить свою силу. Но теперь, убрав амулет с Гая, она сможет подпитывать свои чары на императоре с помощью песен и рунных знаков, пока он спит.

Ей повезло, что молодой человек, которому не спалось, потребовал вина, в то время как она притаилась достаточно близко, чтобы услышать это. Перехватив слугу, ей нужно было только скрыть свой облик за иллюзией и усыпить его. Когда Гай проснётся, она потребует от него вернуть кольцо Андваранаут. Сможет ли она с Кольцом полностью покорить его? А покорить императора — это всё равно, что завоевать империю…

После часа ожидания Озрикус застонал, и по его застывшим конечностям пробежала дрожь. Он вздрогнул и закричал:

— Ведьма!

Агриппа вытряхнул его из кошмара, и он внезапно понял, где находится. Он оглядел комнату.

— О какой ведьме ты говоришь? — спросил Агриппа.

— Федра — создание Хейд, скрывающееся среди наложниц императора. Клянусть мечом Хеймдалля! Я убью её! Клянусь в этом!

Озрикус сел, но, сделав это, побледнел. Его правая рука автоматически потянулась к месту, где он чувствовал боль. Под символом на груди, который он всё ещё носил, была растертая почти до мяса кожа. Его лицо стало бледным.

— Что случилось? — спросил Агриппа.

— Думаю, моя погибель. Куда делась ведьма?

— Слуги нашли тебя здесь одного, — ответил царь.

Озрикус вытянул шею и увидел бывшего гладиатора, стоящего позади него.

— Ты, воин, уже на ногах, — пробормотал он.

— Да, благодаря твоей магии, как мне сказали, — ответил эринец.

— Я не колдун, и теперь, похоже, буду избавлен от злой участи стать им, — печально ответил он.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Агриппа.

— Этот знак — руна, созданная, чтобы лишить колдуна возможности черпать мистическую энергию. — На его бледном, покрытом испариной лице отразилось страдание.

— Что бы здесь ни происходило, я должен поблагодарить тебя за спасение моей жизни, — сказал Руфус. — Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, зови меня. Но сейчас мне нужно вернуться и разобраться с теми людьми, которые напали на меня.

— Ты быстрее исцелишься, если вернёшься в мою постель, — сказал Озрикус. — Я зачаровал её, чтобы ускорить твоё выздоровление.

— Спасибо, но нет. Я видел достаточно колдовства и предпочитаю иметь с ним как можно меньше общего.

— Пожалуйста, друзья, — сказал Агриппа, — позвольте Озрикусу и мне ненадолго остаться наедине. Нам нужно кое-что обсудить.

По просьбе царя слуги удалились в свои комнаты. Секутор попрощался со всеми и последовал за ними.

— Мой нетерпеливый друг, ты выбрал безумный час, чтобы позволить ведьме соблазнить тебя. Весь вечер я усердно работал, организовывая побег Зенодота. У тебя хватит сил, чтобы выполнить свою часть плана? — Судя по его виду, Агриппа сомневался в этом.

За помутнёнными глазами Озрикуса тлел разум. Рунная ведьма использовала его долго и умело, выкачивая накопленную силу во время их любовных утех, чтобы вплести её в свои заклинания. С этой руной на груди он не был ей соперником. Внезапно он встрепенулся и встал. На шатких ногах он прошёл в свою спальню и схватил вазу рядом с кроватью. Из неё выпал его медальон-филфот.

— Принесёт ли тебе пользу этот магический амулет? — спросил Агриппа.

— Минуту, царь Агриппа, — пробормотал Озрикус, прижимая символ к своей пагубной руне. Он надеялся, что если у него достанет внутренней силы, он сможет изгнать Чёрную руну из своего сердца.

Талисман был горячим, когда он прижимал его к своей плоти. Когда он довольно сильно остыл, Озрикус убрал его и с тревогой посмотрел на метку Федры. Пятно заметно посветлело, но затем, пока молодой человек смотрел на него, тёмно-ржавый цвет вернулся.

Он мрачно вздохнул; метка была очень неподатливой.

Во время разбирательств во дворце Вульфганг и другие гвардейцы со слезами на глазах признались своему начальству, что их ярость была необъяснимой и неспровоцированной. Рабыня изложила свой взгляд на драку, и Гиберник, добавив всё, что мог, был освобождён и отпущен домой.

Когда секутор добрался до своего дома, он обнаружил, что висячего замка нет, а засовы всё ещё заперты изнутри. Он выкрикнул имя Татии, и ему ответил крик иберийки.

Бормоча проклятия, он подбежал к ближайшему окну и выломал ставни. Готовый ко всему, он забрался внутрь и обнаружил Татию лежащей на полу, запутавшуюся в ворохе постельного белья. Гиберник поднял её и нащупал пульс, который сильно бился. Когда девушка вышла из ступора и поняла, кто он, то дико вцепилась в него. Татия, всхлипывая, рассказала историю вторжения и изнасилования карликом Галаром. Секутор слушал молча, не будучи уверенным, можно ли поверить хоть чему-то из этого рассказа. Когда она поняла его отношение, Татия отпрянула, дрожа.

— Ты не веришь мне! Ты не веришь мне!

Он отнёс её на кровать и держал, не отпуская, уверяя, что верит ей, пока она не заснула. Утром он решил встретиться с маленьким человечком, надеясь выяснить, есть ли какие-либо основания полагать, что история Татии — это не просто кошмар.

Но прежде чем покинуть Татию, ему нужно было передать свою девушку кому-то, кто мог бы присмотреть за ней лучше, чем он. Ревнивая неприязнь девушки к Касилле исключала возможность того, что её дом станет для неё убежищем. Он мог бы вместо этого вернуть иберийку в дом Маркуса Силана, хотя там она тоже не была счастлива. Что же ему оставалось делать?

— Разумеется, Агриппа прислал мне сообщение о твоём приходе, — протянул Сервий Вит, преторианский тюремщик. — Но с каких это пор царь стал так дружен с германским телохранителем принцепса? Мне нравится золото, но я также хочу знать, с кем и с чем имею дело.

Озрикус не стал объяснять, что его доспехи были лишь позаимствованной маскировкой. И он не мог раскрыть тюремщику, что Агриппа хотел освободить Зенодота; несомненно, он бы не разрешил этого. Энгл в нетерпении попвтался прибегнуть к обману:

— Я думаю, царь сказал всё, что тебе нужно знать. Он доверяет тебе так же мало, как и ты ему.

Угрюмость варвара раздражала тюремщика, и он снова потряс мешком с золотом. Тот был тяжёлым, и Сервий решил, что не хочет его отдавать.

— Хорошо, — проворчал он, — но делайте это быстро! Моя смена заканчивается на рассвете. Постарайся убраться отсюда к тому времени, иначе ни один из нас не сможет потратить деньги иудея.

Тюремщик проводил лже-гвардейца по подземному коридору. Они прошли мимо постов наблюдения, на которых скучали преторианцы. Ещё двое гвардейцев стояли на страже у входа в тупиковый коридор, где находилась камера Зенодота, но прямо перед его дверью никого не было.

— Он там, — пророкотал Сервий, отпирая дверь. — Помни, у тебя не так много времени.

— Я осведомлён об этом больше, чем ты. Оставь нас, чтобы мы могли закончить наши дела, — резко ответил Озрикус.

Преторианец, всё ещё охваченный сомнениями, решил не обращаться с просьбой присутствовать при разговоре. Они могли говорить об измене, и это его нервировало. К тому же, просто впустив в тюрьму за взятку постороннего человека, он уже заработал себе смертный приговор. Что бы ещё ни случилось с этого момента, его положение не могло стать ещё хуже. Поэтому он неохотно удалился, звеня металлическими доспехами.

— Кто там! — настороженно спросил Зенодот при виде энгла, входящего в его камеру.

— Меня послал Агриппа!

Грек пробормотал несколько иноземных слов, и на фитиле свечи, которую он держал, вспыхнуло яркое пламя. Оно было необычно ярким, и Озрикус отвёл взгляд и прикрыл глаза. Зенодот с недоумением воскликнул:

— Варвар!

— Я здесь, чтобы помочь тебе, колдун. Не провоцируй меня, используя это оскорбительное слово.

— Кто ты?

— Я телохранитель Агриппы. Разве царь не сообщил тебе, что я приду?

— Он сказал, что кто-то придёт. Я не ожидал увидеть германца.

— Наша помощь — не подарок. Мы оба ожидаем от тебя многого.

— Я знаю цену Агриппы. Но чего бы мог хотеть от меня такой человек, как ты?

— Ты помнишь имя моего отца, Лодерода? — спросил Озрикус.

— А, сын Лодерода! Думаю, я могу догадаться, что тебе нужно.

Молодой германец кивнул.

— Кольцо Андваранаут!

— Здесь его, разумеется, нет. Но я надёжно спрятал его. Тебе не стоит рисковать, чтобы забрать его в одиночку. В любом случае, я был бы рад избавиться от этой вещи! Оно прокляло мою удачу!

Озрикусу не нравился этот Зенодот, помимо того факта, что он был убийцей. Его взгляд был слишком хитрым, а готовность к сотрудничеству слишком поспешной. И всё же он был прав насчёт того, что кольцо накладывает проклятие на удачу человека. Лодерод говорил, что оно не может убить напрямую, но направляет судьбу человека на злые пути.

— Я принёс снаряжение, которое ты требовал, — сказал рунный воин. — Где Кольцо Колдовства?!

— На острове Капри, — ответил Зенодот.

Капри? Ка-Пра?

Руны не подвели его.

Несмотря на это, Озрикус лишь недоверчиво сбросил с плеча свою суму.

— Я должен немедленно поговорить с императором Гаем! — настаивал Ирод Агриппа.

Плотный управляющий-самофракиец покачал своей кудрявой головой.

— Хозяин отрежет мне уши, если я разбужу его. У меня должна быть очень веская причина, чтобы так рисковать.

Агриппа, привыкший к придворным нравам, понял, что человек вымогает взятку. Он сунул мешочек с сотней денариев в пухлую руку слуги.

Тот масляно улыбнулся.

— Подожди здесь, — сказал слуга, прежде чем исчезнуть за дверью. Две минуты спустя он вернулся.

— Император с женщиной, и он очень крепко спит.

— Слишком крепко, чтобы его разбудить?

— Вы же, конечно, не ожидаете, что я буду сильно трясти повелителя мира, не так ли, ваше величество?

— Неважно. С какой женщиной он был?

— Я не сплетник, доминус.

Это означало, что слуга требует еще одну взятку. Агриппа нетерпеливо дал ему несколько ауреев.

Управляющий пожал плечами.

— Эта женщина — та самая златокудрая северянка, Федра. У нашего императора отменный вкус, вы согласны?

Агриппа в ужасе отвёл взгляд. Именно об этом он и пришел предостеречь Гая. Озрикус предупредил его, что у Гая в женских покоях живёт северная ведьма, которая знает, как подчинить мужчину своей воле. Его мысли лихорадочно метались. Осмелится ли он попытаться поднять дом против колдуньи? Что, если уже слишком поздно? Что, если император уже находится под ее властью?

Он решил уйти тихо, не поднимая шума. Теперь всё зависело от Озрикуса. А пока Агриппа будет ждать возможности поговорить с Гаем и понаблюдать, не произошла ли в нём какая-либо заметная перемена. Жертва будет в безопасности, если энгл преуспеет в освобождении Зенодота. Более того, если Озрикус заполучит магическое кольцо, которое он приехал искать здесь, ведьма будет вынуждена последовать за ним обратно в Германию, оставив Рим в покое.

И всё же у него было достаточно опыта и в жизни, и в политике, чтобы знать, что ни один план, каким бы хорошо продуманным он ни был, никогда не срабатывает гладко.

Сатана забери всех колдунов!

Зенодот работал с лихорадочной поспешностью, раскладывая травы, части тел животных, снадобья и приспособления, которыми его снабдил Озрикус. Он опустился на колени над большим меловым кругом, начерченным на полу, выписывая заученные наизусть формулы. Озрикус помогал ему в приготовлениях, разжигая небольшое пламя в жаровне камеры, подпитывая его странными ингредиентами, которые указал Зенодот.

— Войди в круг, германец, если не хочешь разделить судьбу всех остальных в этой тюрьме, — внезапно предупредил Зенодот.

— Какую судьбу?

— Смерть.

Энгл был потрясён гнусностью плана грека. Колдовство было мерзким способом убить человека; воины — даже римские — заслуживали того, чтобы их победили с честью. Озрикус как никогда раньше начал презирать мир магии. Если он не оставит свою практику в ближайшее время, то останется без единой крупицы чести.

Неужели это соблазн Андваранута ведёт его по тёмному пути? Мог ли этот зловещий предмет, даже с далёкого Капри, унизить, развратить и уничтожить всех, кто его ищет? В тот момент, когда Озрикус вошёл в круг, Зенодот бросил в пламя ещё нсколько дополнительных ингредиентов. Пока они сворачивались и чернели, он произносил речитативом:

— Йа Ребатотос! Йа Тифонос! Йа Дагонос! — кричал он. — Ваги наги фтхагн!

Он молился и скандировал так в течение пяти минут. Наконец дым из жаровни стал напоминать горячий серый туман. Поднимаясь плотной, извивающейся воронкой, он выползал из чаши и просачивался, словно разумное существо, в щель под дверью камеры.

В этот момент нервный Сервий Вит только что находился у камеры Зенодота. Очень скоро прибудет сменная вахта и застанет постороннего посетителя с греком! Сервию ещё повезет, если его не распнут рядом с германцем, которому он так безрассудно позволил подкупить себя.

— Великий Нептун! — вырвалось у мужчины при виде пелены тумана, выползающей из-под двери. Пожар? Нет, это не было похоже на дым…

Как только первый клубок тумана обвил оптия эфирным языком, он почувствовал, будто его пронзили ледяным кинжалом. Оптий боролся со своим параличом, но призрачные нити тумана тянули его душу, вытягивая его дух, чтобы он стал частью его самого. С последней, полной ужаса мыслью, дух преторианца выскользнул из своей плотской оболочки и растворился в клубящемся облаке.

Оттуда туман двинулся дальше, проникая в соседние камеры, чтобы похитить души спящих заключённых. Основная его часть следовала по коридорам к каждому из постов охраны, где солдаты с недоумением наблюдали за его приближением, пока не стало слишком поздно.

Через мгновение он достиг караульных помещений, где люди в доспехах развлекались за столом для игры в кости. Не производя запаха дыма, который мог бы их предупредить, он окутал их без всякого предупреждения. Растерянные люди были застигнуты врасплох и погибли, не успев издать ни единого крика.

Зенодот ждал в своем круге, давая своему демоническому союзнику достаточно времени, чтобы тот тщательно выполнил свою работу. Затем он погасил пламя, с помощью которого призвал его. Туман рассеялся, как не было, еще быстрее, чем возник.

— Теперь мы покинем это место, воин, — сказал колдун. — Будем надеяться, что Ирод Агриппа правильно спланировал свою часть. — Тон грека был лёгким, его переполняла гордость после хорошо выполненной работы…

Глава XX

Лодка

— Обладаешь ли ты кольцом власти? — Федра склонилась над дремлющим императором. Она начертала на его щеке малрунар*, чтобы выудить из спящего разума принцепса секреты, которые она жаждала узнать. — Говори! Где находится кольцо власти? — Она снова описала его. — Ты должен знать, что Тиберий получил его от Зенодота!

* Malrunar (др.-исл.)— «речевые руны», улучшающие риторику.

— У Тиберия было много колец… — сонно пробормотал Гай. — Было одно, которое самаритянский волшебник называл Кольцом Сета…

Постоянно это имя — Зенодот! Могло ли быть так, что Зенодот не передал кольцо Тиберию? Или Гай не получил его от своего деда, который, по-видимому, презирал его?

— Где Зенодот? — спросила она.

— Тюрьма… в старом дворце… предатель…

Она внимательно расспросила его и выведала историю заговора. Грек убил деда Гая, прокляв его удачу с помощью кольца Андваранаут. Она также узнала историю о том, как Зенодот безрассудно подверг опасности душу молодого Цезаря, якобы служа его интересам.

Она позволила Гаю снова погрузиться в глубокий сон. Ей следует быть осторожной. Хитрый грек был умнее, чем она предполагала.

Когда группа жриц из культа Хейд впервые встретила его в Верхней Германии, они сделали вид, что продают информацию о мощном магическом предмете — кольце — в обмен на золото. Но на самом деле они стремились — и вполне успешно — использовать могущество Рима, чтобы вырвать Андваранаут у Лодерода, который много лет пресекал все попытки культа вернуть то, что они считали своим.

Но Зенодот был хитрым интриганом. Он раскусил их уловку и встретил их ударами мечей и заклинаний, когда жрицы Хейд пришли, чтобы совершить набег на его лагерь и захватить Кольцо. Выжившие ведьмы Хейд едва спаслись.

Несомненно, Зенодот полагал, что победа настолько хорошо вразумила культ, что никто не осмелится последовать за ним в такую даль, как в сам ужасный город Рим. Что ж, грек скоро осознает свою ошибку.

Гай застонал во сне; Федра повернулась к юноше.

— Проснись, — сказала ведьма.

Вялое, сонное лицо Гая исказилось в недоумении. Златокудрая красавица лежала рядом с ним, облокотившись на подушку. Улыбаясь своим ложным воспоминаниям о ночных удовольствиях, он протянул руку, чтобы схватить одну из её круглых, упругих грудей.

— Доминус! — произнесла Федра. — Ты должен встать. Ты много говорил о том, что у тебя срочное дело к человеку по имени Зенодот.

Руки Гая, словно одеревенев, опустились, оставив шведку. Да, Зенодот. Он должен послать за Зенодотом.

Неохотно отрываясь от своих приятных ощущений, император позвал своих рабов для одевания. Пока они занимались им, Федра забрала свою одежду с изножья кровати и надела её.

Ирод Агриппа сидел на скамье в зале перед покоями, когда услышал приглушённые голоса. Он повернулся на звук и увидел, как Гай со своей свитой выходит из императорской опочивальни.

Встав со своего места, Агриппа поприветствовал своего друга.

— Принцепс!

Молодой Цезарь заметил его и рассеянно кивнул. Затем он посмотрел на сопровождающего его стражника.

— Скажи Макрону, чтобы Зенодота доставили ко мне в течение часа!

Солдат отдал честь и удалился.

Агриппа поморщился. Побег — если он был совершён — вот-вот будет раскрыт. И в этот момент иудей заметил молодую блондинку, стоящую позади Гая. Судя по одеянию, которое она носила, это явно была наложница. Но не являлась ли она также той, которую звали Федрой?

С притворной весёлостью Агриппа подошёл и дождался кивка императора, чтобы заговорить.

— Кто эта великолепная дочь севера, Гай? Я думал, что уже видел большинство ваших лучших сокровищ.

Молодой человек гордо улыбнулся.

— Это Федра, подарок Марка Силана. Федра, дорогая, это Агриппа, царь иудейский.

Шведка хмуро посмотрела в сторону восточного человека. Она уже знала, что он был покровителем Озрикуса.

— Она продаётся? — спросил Агриппа с натянутой улыбкой. — Я бы отдал годовой доход города Трахонитиды за такую, как она.

Гай безумно посмотрел на него.

— Нет! Невозможно! Не смей предлагать такое! Даже в шутку!

Опешивший царь снова посмотрел на девушку. Он увидел, что на её лице написано удовлетворение. Судя по всему, было слишком поздно просить Гая арестовать её.

— У меня сейчас неотложные дела, — сказал принцепс напряжённым тоном. — Если ты хочешь поговорить со мной, подожди меня в моих покоях; я вернусь, когда мне будет удобно это сделать.

Агриппа поклонился, в то время как Гай поспешно удалился со своей свитой. Приняв предложение принцепса, Агриппа удалился в императорские апартаменты в сопровождении слуги. Императоры создали традицию подозрительности, опасаясь тех проблем, которые могли бы причинить в покоях люди, оставшись там одни.

Но слуга только наблюдал, как он бродил по комнатам. Увидев кровать, он понял иронию того, что в самой охраняемой опочивальне в империи император не был должным образом защищён от того, чтобы оказаться во власти иноземной интриганки.

Внезапно, когда царь осматривал роскошную комнату, утренний солнечный свет бросил зелёный отблеск в уголок его глаза. Понимание того, на что он смотрит, побудило его попросить своего непрошеного сопровождающего принести добрую чашу вина…

— Во имя бессмертной Исиды, — набросился на Макрона рассвирепевший Гай, — что за чушь ты несёшь?

Преторианский префект поспешно рассказал свою историю. Он направлялся в старый дворец, чтобы взять Зенодота под стражу, когда его настиг гонец, отправленный оптием из утренней смены. Все, кто находились в тюремном квартале — ночной оптий, охранники и сами заключённые — были найдены мёртвыми. Ценный узник, Зенодот, исчез. Макрон сам отправился в тюрьму, чтобы убедиться в случившемся, и обнаружил, что всё, увы, было правдой, даже слишком.

— Врач, который уже был там, не может сказать, что стало причиной их смерти, — сообщил Макрон своему повелителю. — Выражение их лиц...

— Возьми себя в руки! — рявкнул Гай. — Это был яд? Колдовство?

— Я ничего не смыслю в магии, Цезарь, но в камере Зенодота мы обнаружили множество предметов, которые вы запретили ему иметь...

— Кто-то помог греку бежать? Этот человек заплатит!

— У него, должно быть, был сообщник, принцепс. Вероятно, они покинули тюрьму вместе. Но далеко они не уйдут! — поклялся Макрон.

— Лучше бы им этого не делать! — вмешалась Федра. Макрон искоса посмотрел на рабыню, а затем на своего господина. Префект ожидал, что молодой хозяин отругает или ударит нахалку, но Гай лишь сжал её руку, призывая к спокойствию — спокойствию, которого он сам явно не чувствовал.

— Я уже приказал отправить стражу ко всем городскиму воротам и мосту, — сказал префект.

— Ищите и в самом Риме. Он может затаиться, пока мы не ослабим бдительность. И пошлите всадников по дорогам на случай, если он успел покинуть город до того, как ты расставил своих людей. Обязательно отправьте отряд в Остию. Если грек себе не враг, он будет стремиться как можно скорее покинуть Италию.

— Об этом уже позаботились, великий Цезарь.

Когда Озрикус и Зенодот покидали Палатинский холм, они встретили Марсия, человека Агриппы. Он сказал им, что они должны пересечь Эмилиев мост, прежде чем преторианцы Макрона успеют его перекрыть. На противоположном берегу Тибра их уже ждал другой друг иудейского царя с лошадьми. Троица медленно ехала по Остийской дороге, чтобы не привлекать внимания.

К середине утра они достигли Остии, и Марсий привёл их к дому торговца маслом по имени Давид. Купец принял их в условленном месте и отвёл на один из своих складов. Там их ждал сообщник торговца — моряк по имени Самуил.

Беглецам выдали в дорогу пакеты с провизией. Именно в этот момент Марсий потребовал от Зенодота назвать имя тайной жертвы Гая. Грек в ответ лишь усмехнулся:

— Если я в безопасности, этот секрет не имеет значения, — ответил он. — Или Агриппа планирует, что я снова должен попасть в руки императора после того, как откажусь от своих рычагов влияния?

— Царь не так вероломен, как ты, — сообщил ему Марсий. — Он сдержал слово, и тебе будет разумно поступить так же — если ты надеешься покинуть этот город живым! Как ты сам говоришь, твоя смерть могла бы оказаться ещё одним способом решить проблему.

Зенодот бросил тревожный взгляд на сурового, патриархально выглядящего Давида и понял, что в этих обстоятельствах ему не стоит нарушать слово, данное Агриппе.

— Передай его величеству, что избранная жертва Калигулы — госпожа Антония. Безопасность Гая зависит от того, будет ли она убита в результате демонического нападения между пятым и седьмым часом майских календ.

Марсий не улыбнулся, ему не нравилось, что он не может проверить слова Зенодота, но он решил, что у него нет другого выбора, кроме как принять эти сведения. Он поспешно попрощался и, узнав всё, что мог, отправился. Люди, служившие Давиду, уведут лошадей беглецов, чтобы солдаты, охраняющие Римскую дорогу, не заподозрили неладное, увидев этим утром одного человека, ведущего двух оседланных коней.

Германец и грек остались на попечении темнобородого, мускулистого и пузатого Самуила. Он сказал им, что приготовил лодку, которая доставит их, куда они пожелают.

Со своими походными сумками трое мужчин поспешили к докам. Озрикус увидел, что в порту Остии было ещё более оживлённо, чем на рынках Рима. Гавань кишела судами и баржами; берега и причалы — моряками и портовыми рабочими. Здесь было так много иноземцев, что иудей, германец и грек, идущие вместе, не привлекали никакого особого внимания.

Самуил привёл их к пристани, где было пришвартовано несколько маленьких лодок.

— Куда мы держим путь? — спросил моряк.

— На остров Капри, — сказал Озрикус. — Мне сказали, что он хорошо известен.

— Клянусь святым храмом господним, — кисло заметил Самуил, — так и есть! Он также известен как место невообразимого греха и мучительной смерти! За ним пристально наблюдают и хорошо охраняют! Отправляться туда без императорского приглашения — чистое безумие!

— Это было раньше, — возразил Зенодот. — Паразиты, которые когда-то жили на виллах Тиберия, либо последовали за Гаем на материк, либо за это время нашли себе новых покровителей. Многие охранники, несомненно, были отозваны в свои подразделения в Рим. Скоро все дома Тиберия будут стоять пустыми.

Самуил покачал головой:

— Говорят, что беспокойные души убитых до сих пор бродят по его садам и скалистым утёсам, жаждя мести Дому Цезаря.

— Болтают слишком много! — прорычал Зенодот. — Я надеюсь, ты управляешь лодкой с такой же энергией, какую тратишь на пустые сплетни.

Обиженный иудей подвёл их к маленькой лодке, по форме и размеру похожей на египетскую донголу.

— Мы должны рисковать своей жизнью в этой маленькой неуклюжей посудине? — раздражённо спросил грек.

— Да, если ты не слишком высокомерен, чтобы помочь с вёслами, которые нам понадобятся, чтобы доплыть до острова!

В этот момент недалёкий грохот копыт привлёк внимание Озрикуса к Римской дороге.

— Смотрите! — воскликнул он.

Дюжина конных преторианцев во весь опор неслась к берегу, заставляя прохожих уворачиваться в поисках спасения. Это был не простой патруль; они, сломя голову, мчались к причалу.

— Отчаливаем! — крикнул Озрикус Самуилу, и все трое вскочили в ожидавшую их лодку. Преторианцы, под рёв медных труб, вырвались из толпы и набирали скорость. Озрикус выхватил свой гладиус из ножен и одним движением перерубил оба швартовочных каната.

— Отталкивайте её! — кричал Самуил своим пассажирам. Зенодот, не привыкший к физическому труду, неуклюже прыгнул в воду у носа и схватился за борт, чтобы помочь оттащить лодку на глубину. Когда вода дошла им до груди, трое мужчин вскарабкались обратно на борт.

— Эй, вы, стойте! Назовите себя! — закричал римский декурион, подъехавший к кромке воды. Когда они его проигнорировали, он махнул своим кавалерийским мечом над головой и крикнул: — За ними!

Всадники направили своих коней в неспокойную воду, держа спаты высоко над головой. Лошади, намочив ноги, начали упрямиться и брыкаться. Римляне делали всё возможное, чтобы заставить животных войти в воду, используя собственные пятки и кнуты.

Моряки работали вёслами, чтобы преодолеть сопротивление песка, по которому всё ещё скребло дно лодки, но конные воины уже приближались с обеих сторон. С боевым кличем «Воден!» Озрикус ударил ближайшего преторианца. Самуил и Зенодот последовали его примеру, отмахиваясь вёслами, надеясь напугать лошадей и заставить их сбросить всадников.

Самуил сбросил одного всадника в море, Зенодот тоже какое-то время отбивался, но затем солдат схватил его весло и дёрнул на себя. Потеряв равновесие, грек кубарем свалился за борт, головой вниз, в море. Озрикус бросился ему на помощь, но римский кавалерист действовал ещё быстрее, схватив Зенодота за подол плаща и направив коня назад, прежде чем Озрикус успел вмешаться.

Другой всадник направил своего коня к лодке, но мерин неуклюже наткнулся на нос и лишь оттолкнул её на ещё большую глубину. Воспользовавшись этой ошибкой, двое мужчин на борту вонзили вёсла в песок дна и оттолкнули судно ещё дальше от берега. Упрямые преторианцы всё ещё пытались заставить своих животных плыть, но их измучезнные кони останавливались, игнорируя все удары, или же вовсе вставали на дыбы, чтобы сбросить своих настойчивых всадников. Через мгновение лодка оказалась вне зоны их досягаемости.

Озрикус и Самуил развернули парус. Решительные солдаты попытались реквизировать пару других лодок, но лишь впустую потратили время, пытаясь разобраться с парусами, с которыми они были незнакомы. Затем они попытались оттолкнуться от берега вёслами, но оказались неумелыми гребцами и всё больше отставали от лодки Самуила.

Благодаря свежему береговому бризу они вскоре оставили преследователей далеко позади.

— Я проведу нас через отмели поблизости, — сказал иудей. — Если они пересядут на судно обольше, у них могут возникнуть проблемы. Затем Самуил добавил: — Ты неплохо управляешься с парусом. Я бы даже сказал, что ты знаешь, что делаешь.

— Энглы — рыбаки, — ответил запыхавшийся Озрикус. — Покажи мне, как пользоваться этим судном, и если это Маре Нострум   не более бурное, чем наши северные воды, у нас всё получится.

— И куда мы теперь направимся, когда грек исчез?

— Туда же, на этот остров Капри!

Самуил застонал, но воздержался от споров. Германец выглядел решительным и, похоже, был готово к битве, поэтому он неохотно направил судно на юг. Тем временем Озрикус налегал на весло изо всех сил, вкладывая в каждое движение всю свою кипящую ярость

Ведьма побеждала его на каждом шагу. Ему также пришло в голову, что, вероятно, это она была оборотнем, убившим Калусидия. Должно быть, её заклятие стоило жизни и Мару. Он знал, как легко её колдовство подчинило даже его самого; если она околдовала императора, у неё теперь были почти безграничные имперские ресурсы. Если Зенодот попадёт в её руки, она скоро узнает точное местоположение Андваранаута и сможет использовать римские корабли и римских солдат, чтобы завладеть им.

— В лодке с тобой были другие люди? — потребовал ответа Гай.

Зенодот стоял, плотно сжав губы. Преторианцы доставили его прямо к императору. Гай допрашивал его в личных покоях, где присутствовал только Макрон и несколько гвардейцев. Но грек был поражён, снова встретив в этом месте германскую ведьму из культа Хейд, с которой он заключил сделку в Германии.

— Тебя можно заставить говорить.

— Возможно, принцепс, но смогу ли я после этого провести необходимый обряд Бельтана? — ответил Зенодот. Он упорно отказывался предать Агриппу. Он не назовёт имя своего сообщника, если тот не окажется слишком медлительным для ещё одной попытки спасения.

— Там был молодой германец, Озрикус, — прервала его Федра. — Мы считаем, что он помог тебе бежать. Признайся!

Гай с недоумением посмотрел на свою наложницу:

— Озрикус? Ты имеешь в виду того гладиатора, которого я освободил на арене? Того, которого ты просила меня арестовать за оскорбление тебя? Какое он имеет отношение к этому?

— Никакого, мой господин. Мне не следовало это говорить.

Федра по-прежнему была уверена, что за попыткой побега стоял Озрик, а Ирод Агриппа, вероятно, помог ему в этом. Но она решила пока держать эту догадку при себе, по крайней мере, до тех пор, пока не сможет использовать её для максимального эффекта. К счастью, ведьма знала, где спрятан Андваранаут, так как Зенодот уже выдал эти сведения. Озрик тоже будет искать его на Капри, так что именно туда ей и нужно было отправиться. Она прочно внедрила эту идею в сознание Гая.

— Мы потеряли достаточно времени, — сказал принцепс. — Завтра мы отплываем на ссыльные острова и Капри. Зенодот, когда ты выполнишь свою работу на вилле Юпитера, я буду в лучшем настроении, чтобы говорить о помиловании.

Федра чувствовала, что время на исходе. Император признался ей, что казнит Зенодота, как только умиротворит хтониев — слово, которое, кажется, было греческим названием тех существ, которых скандинавы знали как ётунов. Ей нужно было поговорить с Зенодотом наедине...

— Господин, — промурлыкала Федра. — Позволь мне поговорить с этим человеком наедине. Женщина часто может быть убедительнее даже царя.

— Не говори глупостей, девчонка! — огрызнулся Гай. — Макрон, отведи александрийского болвана в темницу и убедись, что ему там будет неуютно. Постоянно держи у его камеры двух стражников. И возьми парочку тех наёмных магов, чтобы присматривали за ним, на всякий случай.

Отказ Гая насторожил Федру. Когда он был в смятении, его сильные эмоции ослабляли её влияние на него. Поскольку он был хорошо защищён от тёмной магии, молодтй император представлял собой объект, с которым ей приходилось обращаться очень осторожно.

— Дипит! — позвал император одного из своих распорядителй.

Тучный самофракиец поспешно подошёл к своему господину.

— Убедись, что все гости, сопровождающие Макрона и меня в нашем путешествии, соберутся здесь, во дворце, завтра на рассвете, — сказал Гай. — На другом берегу реки будут ждать экипажи, которые доставят нас в Остию.

— Конечно, милостивый господин, — ответил слуга. — Увы, принц Гемелл говорит, что слишком болен для путешествия. Его лекарь подтверждает, что он страдает от простуды с осложнениями на груди.

Император отмахнулся от этой маловажной новости.

— Дипит, Ирод Агриппа всё ещё ждёт в моих покоях?

— Да. Когда я принёс ему обед, он всё ещё очень хотел с вами поговорить.

— Немедленно направь его ко мне, — сказал Гай.

Слуга почтительно поклонился и поспешил прочь.

Своей наложнице молодой Цезарь сказал:

— Федра, дорогая, тебе не нужно здесь оставаться, если ты устала.

— Я совсем не устала, господин. — Её совсем не хотелось, чтобы этот ненадёжный восточный человек встретился с Гаем наедине.

Вскоре привратники впустили Ирода Агриппу в комнату. При виде Федры выражение его лица ненадолго изменилось. Вместо ночной туники на ней теперь была величественная стола. Гай оскорблял всех свободных женщин в империи, позволяя варварской наложнице носить одеяния, подобающие знатной женщине. Обычно сам он был очень строг в отношении внешнего проявления социального достоинства. Это было ещё одним доказательством, что принцепс был не в себе.

— Сожалею, что не смог позвать тебя раньше, Агриппа, — произнёс принцепс. — Но я был постоянно занят неотложными делами. Зенодот временно сбежал, и я был занят его поимкой. Итак, что ты хотел обсудить со мной?

К счастью, Агриппа уже был предупреждён шпионом о том, что Зенодот был пойман, и смог воспринять новость спокойно. Он виновато улыбнулся и сказал:

— Хочу выразить своё сожаление, что не смогу покинуть Рим в течение ближайших трёх дней; поэтому любое путешествие до этого времени будет для меня невозможно.

— Почему так?

— Религиозный обряд, Цезарь, особенно важный для иудейских царей. Мне было бы крайне неблагоприятно пропустить его так скоро после моего восхождения. Мой предшественник небрежно относился к своим священным обязанностям, и люди использовали это как повод для своего недовольства. Я считаю, что не стоит их провоцировать и создавать плохое, надолго запоминающееся первое впечатление.

— Понимаю, — вздохнул Гай. — Если бы у каждого из наших римских богов было столько же священных дней, сколько у твоего единственного иудейского, то год был бы одним сплошным праздником! Ладно, ты свободен, но нам будет не хватать твоей компании.

Гай поднялся со стула и, взяв свою любимую наложницу под руку, удалился. Агриппа остался один в подавленных чувствах. Он хотел поговорить с императором о более насущном вопросе, но присутствие ведьмы сделало это нецелесообразным. Теперь, когда было невозможно остановить жертвоприношение на Капри, ему приходилось прибегнуть к запасному плану, которого он страшился.

Бедная Антония.

Федра пробыла с Гаем всего четверть часа, прежде чем оставила его одного в покоях, погружённого в колдовской сон. Она удалилась в небольшую комнату и заперлась там. С собой она принесла таз с водой, который поставила на небольшой стол.

Теперь Федра поняла, что совершила ошибку, позволив Озрикусу выжить, особенно когда у неё был прекрасный шанс убить его. Однако в тот момент она не решилась на это, предчувствуя, что его божественная кровь может ей ещё пригодиться. Неужели, заполучив Кольцо, она не сможет полностью подчинить его, сделать своим рабом, который будет радоваться тому, что принадлежит ей? Обладание любовником, чья кровь достойна её собственной, стало бы редким достижением даже для ситонской ведьмы.

О, почему она не использовала более сильные средства, чтобы удержать его? Он не смог бы причинить ей вреда, если бы ему перерезали сухожилия или ослепили. Но она не ожидала, что Кольцо окажется так далеко от императора, и на его поиск уйдёт столько времени, а Озрикус сбежит — по крайней мере, так быстро и так окончательно — до того, как Гай успеет заключить его в тюрьму. Теперь Федра ругала себя за эту оплошность, готовясь уничтожить Озрика раз и навсегда.

Опустив указательный палец каждой руки в воду, ведьма затянула древнее заклинание:

— Услышь меня, Кракен, великий жрец могучих ётунов; услышь меня, бог Глубоководных, Грезящий Бог, Владыка Пропастей, Хозяин Затонувшего Раэльега. Взываю к твоей власти над ветром и морем. Позволь своим щупальцам взбаламутить эти спокойные римские воды, Великий. Пусть буря твоего гнева всколыхнёт море, потопив всех, кого буря застигнет в плавании. Кракен с многими именами, внемли своей слуге. Она служит твоей воле, а также воле Хейд, Логе и безмысленному хаосу Гиннунгагап. Уничтожь моего врага, и я пришлю тебе бесчисленные кровавые жертвы! Услышь мою молитву! Фунглуи муглу'наф Кракен Раэльег Иага'нагель фатаген!

Федра ещё долго продолжала выпевать своё заклинание, и пот от сильной концентрации катился по её лицу. Комната, казалось, качалась вокруг неё, и, наконец, вода в тазу потемнела. Казалось, в ней отражалась какая-то кошмарная фигура, а затем она так забурлила, что отображаемые образы уже нельзя было различить.

— Я никогда не видел, чтобы небо так быстро темнело, — закричал Самуил, перекрикивая свист и вой ветра.

Не отвечая, Озрикус спустил парус, чтобы его не разорвало, если шторм усилится. Чёрные тучи кружились, как запутанный клубок змей. Даже без паруса порывы ветра продолжали стремительно гнать судно вперёд. Внезапно энглу показалось, что он смог разглядеть в небе гигантскую фигуру. Было ли это просто штормовое облако — или среди туч сформировалось существо, которое было темнее, чем тьма кипящих небес?

Титаническая молния отделила фигуру от клубящихся облаков, заставив её края вспыхнуть огнём. Он увидел клювастое лицо и смутные очертания щупалец и крыльев.

— Самуил! — закричал германец. — Смотри! Ты это видишь?

Иудей взглянул на грозовые тучи.

— Вижу что? — Он ничего не мог разглядеть среди облаков.

Озрик понял, что видение демона предназначалось только для него, и теперь оно исчезло и из его поля зрения — когда волна, выше мачты их судна, обрушилась на них…

Глава XXI

Капри

Ближе к вечеру навалилась какая-то расслабленность, и Руфус Гиберникус решил, что с него на сегодня хватит.

Хотя обычно ему нравилось смотреть за гонками на квадригах, сегодня этот спорт его не слишком увлекал. Понаблюдав за ними часа два, он встал и покинул Большой цирк.

Он разговаривал с лекарями о кошмарах Татии, но каждый говорил ему что-то своё. Один хотел добавить в её рацион больше злаков, другой рекомендовал регулярно погружать её в ледяную воду. Третий предложил дать ей причину бояться чего-то ещё более страшного, например, повесить большую змею над её кроватью. Эринец отверг их всех. Он был отчаянным, но не глупым.

Татия продолжала утверждать, что гном Галар околдовал её, наполняя её сны странными словами и мыслями. Когда Руфус сказал, что в это трудно поверить, это лишь заставило её ещё больше настаивать на том, что это правда. В основном, чтобы успокоить девушку, он прошёл по следу Галара до старой инсулы, чтобы самому посмотреть, действительно ли это жалкое создание выглядит хоть как-то зловеще, но ему сказали, что карлик уже съехал. Бывший гладиатор пожал плечами; эти поиски в любом случае казались ему бессмысленными.

В конце концов Гиберник вернул Татию в дом Силана, что оказалось лучшим из многих неудовлетворительных решений. По крайней мере, за ней будут постоянно присматривать, отвлекать работой и она окажется в компании друзей, которых уже успела завести.

Поднялся ветер, и дождь пошёл сильнее. Стражник накинул капюшон своей пенулы и остановился под навесом у прилавка с выпечкой, чтобы перекусить. Пока он раздумывал над предложениями, кто-то похлопал его по плечу, спросив:

— У тебя есть минутка, приятель?

Сириец, окликнувший его, показался знакомым. Это был один из сторонников иудейского принца.

— Я Силас, — сказал мужчина. — Царь Агриппа попросил меня привести тебя к нему на аудиенцию. Пожалуйста, проследуй за мной.

— В чём дело? — спросил эринец.

— Я не могу сказать, но тебе хорошо заплатят.

Мысль о заработке всегда выглядела заманчивой.

— Ладно, — согласился бывший гладиатор, движимый скорее любопытством, чем жадностью. Не так часто ему приходилось получать царское приглашение. Руфус не мог не восхититься шедшим перед ним человеком; гроза усиливалась, а Силас невозмутимо продолжал свой путь под проливным дождём. Они поднялись на Палатинский холм и, насквозь промокшие, вошли во дворец Августа.

В покоях Агриппы Гиберну предложили воспользоваться комнатой и сменить одежду на сухую.

К тому времени, когда секутор переоделся, сирийская служанка принесла ему кубок с массикумским вином*. Едва он допил его, как вошёл Агриппа и жестом приказал рабам и Силасу удалиться.

* Знаменитое древнее белое вино (Massico) времен Римской империи из неизвестного сорта винограда, описанное Плинием Старшим, с виноградников горного хребта Монте-Массико на западном побережье Тирренского моря, поблизости от Неаполя.

— Я помню, что ты предлагал помощь моему телохранителю, Озрикусу, — сказал он рыжему великану серьёзеным тоном.

— Да, было такое, — ответил Руфус с кривой усмешкой. — Этот парень, должно быть, притягивает неприятности, если ему так скоро понадобилась помощь. Что ж, я держу своё слово. Что с ним случилось?

Агриппа довольно подробно изложил ему эту историю. Гвардеец уже слышал о побеге Зенодота, но по тому, как восточный человек рассказывал эту историю, можно было подумать, будто он сам сыграл в ней некую роль. У иудея, должно быть, какое-то срочное дело, подумал секутор, раз он не выбирает слова более осторожно.

По словам его хозяина, тёмная магия преследовала великих людей Рима.

— Император околдован? — пробормотал Руфус.

— Ты не веришь в это?

Гигант пожал плечами.

— Чем старше я становлюсь, тем менее скептически отношусь к некоторым вещам. Но зачем я тебе нужен? Я ничего не смыслю в колдовстве.

— Если ты поможешь Гаю, то поможешь и Озрикусу. Кроме того, то, что я слышал, говорит о том, что ты именно тот человек, к которому порой обращаются люди, облечённые властью.

— Я слушаю.

Агриппа вытащил из-за своего шёлкового пояса зелёный нефритовый амулет — тот самый предмет, который он обнаружил блестящим на солнце на полу в спальне императора.

— Гай сказал мне, что этот талисман был заколдован, чтобы защитить его от чар. Ведьма Федра, должно быть, забрала его у него, чтобы наложить заклятие. Возможно, я хватаюсь за соломинку, но хочу надеяться, что если эта безделушка будет возвращена принцепсу, она сможет разрушить ту неестественную власть, которую она обрела над ним. Как только это произойдёт, он, возможно, прислушается к обвинениям в её адрес.

— Почему ты сам не вернул его?

— Я хотел, но ведьма всегда была рядом с ним. Думаю, она могла бы помешать мне, если бы поняла, что я пытаюсь сделать.

Гиберник молча слушал, не испытывая особого желания связываться с колдуньей.

— Гай пригласил меня в путешествие с ним, — продолжил царь. — Но я не смею покидать Рим в такое время. В городе происходят серьёзные события, поэтому я должен быть здесь, чтобы предотвратить катастрофу.

— Понятно, — заметил бывший гладиатор. — Под словом «путешествие», как я полагаю, ты имеешь в виду экспедицию императора к тюремным островам.

— Да, но я убеждён, что его настоящая цель — Капри. Разве ты, как императорски гвардеец, не будешь сопровождать его во время плавания?

— Мне не говорили о таком, но не беспокойся об этом. Если понадобится, я смогу потянуть за несколько ниточек, чтобы получить это назначение. Но, клянусь богами, разве не проще просто выпустить этой ведьме кишки?

— Если ты безрассудный человек, то можешь попробовать.

В этот момент иудей оглянулся через плечо.

— Марсий! — позвал он. — Вольноотпущенник вошёл, неся небольшой сундук. — Я заплачу за твои услуги, — заверил Агриппа своего гостя. Он махнул слуге, который открыл сундук.

Гиберник присвистнул. Сундучок был полон золота, достаточного, чтобы погасить все его долги и ещё оставить кое-что на всякие излишества.

Окна затряслись от удара молнии. В такую бурю Гиберник пожалел всех, кто плыл на маленькой лодке. Судьба должна была решить, проживёт ли Озрикус достаточно долго, чтобы воспользоваться любой помощью, предложенной руками смертных.

После того как буря утихла, волны за пределами Остии всё ещё высоко вздымались у берега, когда прибыла императорская свита. Из-за страха перед морской болезнью Марк Силан и ещё несколько человек умоляли императора освободить их от плавания.

Гай равнодушно отпустил их, хотя у него самого были свои опасения. Но время не позволяло задерживаться. Он должен был быть на Капри не позднее полудня календ, так как Зенодот подчёркивал, что ритуал должен быть проведён в строго определённое время.

Поэтому император приказал своему адмиралу разместить гостей в отведённых для них помещениях и поднять якорь. Ещё до того, как это было сделано, качка флагмана вызвала у Гая ужасное недомогание.

Несчастный принцепс лежал на своей койке, проклиная александрийца. Все его недавние беды проистекали из-за проделок этого человека. Он ждал смерти Зенодота почти с той же страстью, с какой он когда-то жаждал смерти Тиберия.

После всего лишь часа в море Гая вырвало. Он лежал с закрытыми глазами в полумраке своей каюты. Принцепс услышал, как скрипнула дверь, и открыл глаза, чтобы увидеть Федру, заглядывающую внутрь, очевидно, проверяющую его состояние. Он попытался слабо улыбнуться.

Она подошла и провела пальцами по его щеке.

— Спи, спи, — сказала она, — во имя Фрейи, спи во имя целительницы Эйр.

Веки Гая снова закрылись, и его дыхание стало глубоким и медленным, как во сне. Колдунья покинула его, теперь она была вольна делать то, что должно быть сделано.

***

Германский охранник услышал, как открылась дверь каюты, и почтительно встал, когда молодой Цезарь вошёл из своей соседней каюты.

— Моя госпожа Федра отдыхает, — сообщил император воину. — Следи, чтобы никто её не беспокоил. Понял?

— Да, принцепс! — ответил мужчина, отдавая честь. Император вернулся на раскачивающуюся палубу, пересёк её, прошёл мимо охраны и спустился по лестнице в одну из крошечных кают внизу. Он приказал другим охранникам, стоявшим там, открыть тюремную каюту, а затем подняться наверх и обеспечить ему уединение для предстоящего разговора.

Когда римский принц вошёл, Зенодот сел.

— Чем я обязан честью такого… — начал он, а затем недоверчиво уставился на него. — Нет, ты не Гай. У тебя неправильные глаза. Ты та ведьма!

Разоблачение иллюзорного облика всегда прерывало действие заклинания. Теперь перед ним теперь стояла женщина в белой столе.

— Ты умён, чародей, — неохотно признала она.

— Не настолько. Я уверен, ты чувствуешь магию в воздухе так же хорошо, как и я. К тому же глаза колдуна плохо маскируются и могут выдать определённые виды иллюзий.

— Ты хорошо осведомлён, Зенодот. Я начинаю всё больше уважать магов этого южного края.

— Говори, ведьма. Ты пришла не для того, чтобы льстить мне.

— Верно. Где кольцо? — потребовала шведка.

— Почему я должен тебе говорить?

— Я могу причинить тебе очень сильные страдания, если ты не сделаешь этого.

— Своей магией? Ты думаешь, я не поставил вокруг себя защиту, столь же мощную, как ту, что я сплёл вокруг Калигулы?

— Мне едва ли понадобится колдовство. Я сомневаюсь, что ты сможешь долго терпеть огонь и клинки.

— Пытки едва ли будут необходимы. Почему бы мне не заключить с тобой сделку?

— Коварный грек! Мы уже пытались договориться с тобой, но без особой выгоды!

— Ах, моя красавица, то соглашение разрушило вероломство твоего племени, а вовсе не моё. Разве я не заплатил всё золото, которое требовали от меня за сведения о тайнике с кольцом? Уверен, что меня бы убили и ограбили, если бы я не убрался из Германии как можно быстрее.

— Это старые дела. Фигуры на доске переставлены. Что ты потребуешь за свою помощь в том, чтобы я смогла получить кольцо?

— Я бы хотел получить свободу! — сказал грек. — Но чтобы я по-настоящему оказался в безопасности, Гай должен умереть.

— Это опасное убийство. Ты просишь слишком многого.

— Он опасен для нас обоих. И как ещё ты найдёшь место, где находится кольцо, если я не раскрою его?

— Я знаю, что оно на острове Капри, — попробовала она угрожать.

— Капри — маленький остров, но не настолько маленький, чтобы там нельзя было спрятать одно-единственное кольцо. И помни, что его ищет ещё кто-то, кроме тебя. Что произойдёт, если он найдёт его раньше тебя?

— Озрикус? Он утонул! Я сама взволновала воды.

Волшебник пожал плечами.

— Жив он или мёртв, только богам известно.

— Я рассмотрю твои требования, — раздражённо ответила она. — А пока что не в интересах ни одного из нас, чтобы ты выдал меня стражникам.

Зенодот кивнул, чувствуя себя одновременно коварным и уверенным. Федра некоторое время постояла, напевая руны, и снова приняла облик неуклюжего императора...

Как и обещал, Руфус Гиберникс устроил себе назначение в отряд охраны для императорского плавания. И всё же он сомневался в истории, рассказанной ему принцем пустыни.

При посещении острова Пандатерия были собраны кости матери императора. Но приказа готовиться к отплытию не было. Вместо этого флоту было указано оставаться на якоре под скалами острова, пока император не выведет свой флагман в одиночное плавание, дабы успокоить свою скорбь и горе. Он утверждал, что был потрясён тем, что забрал свою мать из погребения, которое, по сути, было приравнено к могиле преступницы.

Руфус позаботился о том, чтобы его назначили на флагман вместе с тремя десятками других варварских воинов. Кроме Гая, почётными пассажирами были его правая рука Макрон, маг Зенодот и двое бледных учёных, которых Руфус не знал. Кроме того, любимица Гая, рабыня Федра, сопровождала своего предполагаемого хозяина. Эринец вздрогнул. Где бы ни появилась ведьма, там всегда будут проблемы.

Капитану не называли какого-либо конкретного пункта назначения, пока флагман не отошёл от Пандатерии. Затем император сообщил команде, что их целью является Капри.

В должное время показались нависающие скалы острова. Из северной гавани Гай отправил людей на берег для выполнения различных задач по сбору добычи. Затем, переодевшись в преторианского трибуна, чтобы избежать узнавания, император сошёл на берег со своими телохранителями. С ним была и Федра, одетая как женщина, сопровождающая офицера.

Руфус убедился, что колдунья была той самой девкой, которую купил на улице Марк Силан, что делила комнату с Татией. Теперь он начал подозревать, что странное настроение последней было вызвано колдовством. Если это так, у него будет все оправдания, чтобы вонзить легионерский кинжал, свой пугио* ей между рёбер.

* Обоюдоострый широкий кинжал, личное оружие легионеров и младшего командного состава римской армии.

Гая и женщину несли вверх по склону на носилках, но Виа Тиберио была подъёмом, который все остальные просто ненавидели. Зенодот, также пеший, шёл под надёжной охраной Макрона и Аксидара, бывшего командиром фракийских телохранителей. За ним следовали около двадцати германских телохранителей.

Остров, если не считать работы садовников императора, был совершенно голым. С него открывался хороший вид на море, но вся растительность ограничивалась кустарниками и грубой травой. Поднимающиеся по склону люди периодически вспугивали стайки перепелов и полудиких коз. Именно этот их вид, caper, подарил острову его название. Занятно, но от этого слова также происходило одно из прозвищ Тиберия. С того момента, как он удалился на Капри, о владыке Козьего острова говорили как о «старом козле».

Петляющая тропа, ведущая в гору, удваивала расстояние, которое пришлось бы пролететь ворону. Даже крепкий Руфус Гиберник был рад добраться до возвышенности с поместьем Тиберия. Вилла Юпитера была всего лишь одним из двенадцати домов, которыми покойный император владел на Капри. Вилла Юпитера также не была единственным зданием на этом холме; мыс был усеян множеством павильонов, святилищ, казарм и гостевых домов. «Старый козёл» был скрягой, когда дело доходило до развлечения римлян, но поглощал их богатства, как вино, когда потворствовал собственной экстравагантности.

Ни один простой человек не мог не восхититься величественным убежищем Цезаря. У него был огромный фасад, а хорти — сады удовольствий — уже цвели ранними весенними цветами. В садах и по краям утёсов росли ухоженные деревья — илексы, тисы, кипарисы и другие виды.

Тиберий даже оборудовал для себя личный стадион. Говорили, что ему нравилось гонять в колеснице по ипподрому, а также наблюдать за серьёзными гонками профессионалов. И это был тот самый человек, который так мало сделал для поддержки публичных игр в Большом цирке.

Гай приказал нести свои носилки в виллу и велел Макрону следовать за ним.

Войдя первым в сводчатый зал из мрамора и порфира, он приказал капитану стражи, дежурившему на вилле, забрать всех своих людей и домашних слуг и провести ночь в деревне внизу. Префект должен был обеспечить Гаю уединение, необходимое императору, чтобы сохранить в тайне его гнусные деяния.

Сам император занимал лучшие апартаменты Тиберия.

— Пришло время, — сказал он Аксидару. — Пусть твои германцы встанут по периметру виллы. Не позволяй никому входить или выходить. — Он повернулся к Зенодоту. — Итак, чародей, роковой час близок. Послужи мне хорошо!

— Мне понадобится драхма вашей крови, о Цезарь. Я не потрудился попросить её раньше, потому что сила пролитой крови сохраняется не более часа.

— Пусть Полимн возьмёт её, — приказал Гай своему капитану стражи, кивнув на одного из двух колдунов. — Я не хочу, чтобы этот предательский дьявол дотрагивался до меня.

— И ещё, доминус, — настойчиво произнёс колдун, — мне понадобится личная вещь госпожи Антонии, как я уже упоминал ранее.

— Критолай, — обратился император ко второму волшебнику. — Отдай ему это. — Понтиец с продолговатым лицом вытащил из своего мешка старинную шкатулку из слоновой кости и передал её Зенодоту. — Перед путешествием я попросил у бабушки прядь её волос, — объяснил Гай.

Как раз в этот момент Макрон присоединился к своему повелителю.

— Префект, — приказал Гай, — возьми двух человек и поставь их у магической комнаты. Критолай и Полимн должны помогать Зенодоту. Если они будут звать на помощь изнутри, пусть твои люди войдут и немедленно убьют александрийца. Это понятно?

— Полностью, — ответил мускулистый италиец.

Немного позже, после того как у него взяли кровь, Гай отпустил колдунов и Зенодота и велел им заканчивать работу. Они удалились под охраной.

Когда молодой император и Федра остались наедине, рунная ведьма посмотрела на него, понимая, что может очень легко убить Гая. Однако она посчитала более разумным сохранить его в качестве разменной монеты. Когда он умрёт, её власть здесь значительно уменьшится. Вместо этого она подождёт, как будут развиваться события, чувствуя, что Зенодот боится Гая меньше, чем притворяется. Более того, ведьма не доверяла этому дерзкому и отчаянному человеку. Что, если он хотел сохранить Андваранаут для себя? Если плут заявит на него свои права, это, конечно, погубит его душу, но он, вероятно, слишком нерелигиозен и циничен, чтобы верить в могущество тёмных богов Нифельхеля.

— Вы устали от путешествия, господин, — предложила она Гаю. — Давайте отдохнём, пока Зенодот не закончит свою работу. Позвольте мне помассировать ваше напряжённое тело.

— Да, да, — ответил Гай, — всё, что угодно, лишь бы отвлечься от этого ужасного ожидания. Он позволил своей любовнице отвести его в спальню Тиберия, которая была безвкусно и эротично украшена в соответствиии с дурным вкусом покойного императора.

Федра помогла юноше снять его военное одеяние и велела ему лечь на широкую, покрытую шёлковыми простынями кровать. Она приложила свои умелые пальцы к его напряжённым мышцам, заставляя его вздыхать от удовольствия. Пока она работала, германка пела фимбуль-песнь, используя сладкие, чарующие тона. Через мгновение Гай крепко спал.

Шведка поднялась на ноги, уставшая от поездки и от использования магии. Сохранение власти над Гаем изматывало её. Как бы ей хотелось, чтобы здесь был не Гай, а Озрикус, оказавшийся в её власти. Слияние с его божественной плотью очень легко утроило бы её силу…

Затем Федра успокоилась и продолжила осуществлять свой план. Она привезла из Рима небольшую сумку, в которой было несколько полезных предметов. Сняла с волос тиару и набросила свою алую мантию на стул. Затем ведьма сняла туфли с позолотой и экстравагантную брошь с плеча. Это позволило её белой столе соскользнуть по её юным изгибам и собраться у лодыжек. Она отбросила одеяние ногой; контакт с неосвящёнными одеждами при сотворении заклинания рассеет и ослабит её чары. Наконец ситонская ведьма достала из своей сумки банку с синим пигментом.

Указательным пальцем Федра нарисовала несколько рунических узоров на своих руках, ногах и животе. И наконец с величайшей осторожностью встала перед зеркалом и нарисовала мощную Чёрную руну на своём лбу.

Она взяла мышиную шкурку, которую заранее положила на стол, и села на мозаичный пол, приняв позу лотоса. Её пальцы, сжимающие мышиную шкурку, были сцеплены. Теперь, прижимая шкурку к своему сердцу, она тихонько запела, обращаясь к ней, и приказала своему духу войти в глубокое состояние транса.

Вскоре чародейка почувствовала, как она поднимается и удаляется от своей смертной оболочки.

Когда чувства Федры вновь прояснились, всё вокруг выглядело очень странно. Комната стала гигантской, достаточно большой, чтобы вместить множество великанов Йотунхейма. Плитки, которыми был выложен пол, сильно выросли, но она была готова к этому эффекту. Каждая из этих плиток была не чем иным, как крошечным квадратом мозаики. Как и всё остальное в поле зрения, они потеряли цвет для её глаз. Она видела их как белые, чёрные или какого-то оттенка серого.

Федра собралась с духом и посмотрела на свои руки. Не в первый раз вид отвратительных чёрных лап встревожил её. Ведьма упорно отказывалась смотреть на остальную часть своего нынешнего тела. Она занимала мерзкое тело живыщей на вилле мыши — неприятное, но необходимоей действие. По сравнению с этим нахождение в теле ворона для зачаровывания Марка Силана было почти приятным. Тем не менее, в обличье грызуна она сможет скрытно исследовать особняк и шпионить за кем пожелает.

Пока переселившаяся ведьма неслась вдоль плинтусов заброшенной виллы, она стремилась найти подвальную комнату, где Зенодот годами занимался своей самоубийственной работой.

Глава XXII

Магическая комната

Госпожа Антония ждала своего гостя в саду своего городского дома. Она с готовностью приняла поцелуи Ирода Агриппы, но была удивлена его унылым видом и настроением.

— Подойди, Ирод! — ласково сказала она, — Сядь рядом со мной. Ты когда-нибудь видел такие большие цветы миндаля, как над тобой? Когда он не поднял глаза, она продолжила в хорошем настроении. — Твой тёзка, генерал Агриппа, привёз их саженцы из Греции.

Иудейский принц выдавил улыбку, но она умерла на его губах. Он молча последовал за своей приёмной матерью к богато украшенной скамье.

— Что тебя беспокоит, сын мой? Ты выглядишь нездоровым.

— Ничего, госпожа. Сегодня я не в лучшем расположении духа.

— Это очевидно! Но почему? Ты поссорился с Гаем?

— Ни в коем случае! И я надеюсь, что он был так же приветлив с тобой.

— Мне не начто жаловаться. Он стал веселее, чем я когда-либо его помнила, но не думаю, что его хорошее настроение сможет продлиться долго, если он не умерит свои траты. Популярность, которая основывается на дарении подарков, особенно незнакомцам, никогда не длится долго. Можешь ли ты убедить его быть более благоразумным?

Ирод слабо улыбнулся.

— Я — и советовать экономить?

Она снова улыбнулась.

— Для тебя это, конечно, будет чем-то новеньким, но у тебя, по крайней мере, есть хороший вкус к покупкам. Ты видел планы нового дворца, который строит Гай? Он нелепый, его невозможно описать.

— Думаю, ему это подойдёт.

Она посмотрела на него с любопытством.

— Я слышу кошачье шипение? Ты действительно так хорошо ладишь с Гаем? Скажи мне, в это угрюмое состоение тебя привело что-то, что он сказал или сделал?

— Госпожа, — внезапно спросил Агриппа, — ты веришь, что средством от зла всегда должно быть добро, или же допустимо, чтобы им оказалось меньшее зло?

Антония нахмурилась.

— Какая странная мысль! Прости меня, Ирод, но ты никогда раньше не проявлял интереса к философии. Если ты вдруг заинтересовался этикой, у тебя должна быть какая-то практическая причина для этого. Ты что-то недоговариваешь, дорогой мальчик.

— Не спрашивай. Сегодня моему душевному спокойствию пришёл конец. Может ли человек быть проклят, если у него нет выбора в том, что он должен делать?

— Проклят? Я не могу вспомнить, чтобы ты когда-либо говорил так раньше, Ирод. Что за бремя ты несёшь?

Когда она сказала это, царь опустил взгляд на маленькую деревянную шкатулку, которую он принёс с собой.

— Пожалуйста, забудь об этом моём мимолётном унынии, — убеждал он. — Давай поговорим о более приятных вещах.

— Как хочешь. Но не забывай, что ты можешь говорить со мной о чём угодно. Я старая женщина, которая слишком многое видела в жизни, чтобы быть потрясённой чем-либо таким, что может мне рассказать любимый ребёнок. А сейчас давай пообедаем. Ты увидишь, что я всё ещё помню большинство из тех странных диетических запретов, которые обязан соблюдать твой народ.

Её гость выдвил из себя улыбку.

— Чуть не забыл! Я принёс кое-что, дорогое твоему сердцу, госпожа.

Агриппа поднял шкатулку из вишнёвого дерева, стоящую рядом с ним, и открыл её перед своей приёмной матерью.

— Я знаю, как тебе нравятся финики из моей страны. Один мой друг недавно привёз их из своего первого весеннего рейса. Я думаю, это лучшие, которые я когда-либо пробовал. — Он вытащил самый большой плод с тарелки и положил в рот.

Антония улыбнулась.

— Спасибо, Ирод. Я полагаю, два или три не слишком испортят наш аппетит перед обедом.

Комната для заклинаний, лишённая окон, была тёмной, за исключением кольца вокруг жаровни, стоящей в центре хорошо выложенного магического круга. Стены были выложены гранитным щебнем, их покрывали широкие выцветшие схемы и гороскопы, нарисованные на больших пергаментах. Повсюду были разбросаны свитки, бутылки, флаконы, банки и даже чаша для гаданий. Самым большим предметом мебели был алтарь с вырезанными на нём мистическими символами.

Пока Зенодот молился своим тёмным богам, он не обращал внимания ни на понтийского колдуна, Критолая, ни на грубого Полимна из Аргоса. Они столпились вместе с ним в очерченном рассыпанным порошком круге, не оставляя ему ни свободы действий, ни какой-либо возможности для самозащиты. Каждый предмет, который он просил, каждый свиток, который он читал, всё, что он сжигал, призывая демонов Иного Мира, они вначале тщательно осматривали, не давая александрийцу ни малейшей возможности обмануть Гая. Смирившись, он молился:

Sume capram sine cornibus, ReBaThoth, accipientem infinitam sacrificium, et nullius animae viventis sacrificium pete*.

Хотя он произносил заклинание на латыни, сама эта молитва происходила из почти забытых времён, когда предки египтян жили вдоль реки, полной призраков, в стране, названной в её честь — Стигос. Жрецы Сета долгое время процветали, радуя богов молодыми сердцами, которые они вырывали из окровавленных оболочек мимолетной жизни.

Он бросал в огонь по несколько прядей седых волос Антонии за раз.

Fiat!*

* Прими козу без рогов, РеБаТот, принимающий бесконечные жертвы, и не проси принести тебе в жертву ни одной другой живой души (лат.).

** Да будет так! (лат.).

Зенодот вгляделся в чашу для предсказаний, надеясь увидеть водоворот черноты, указывающий на то, что хтонии высосали душу старой Антонии из материального земного мира и унесли её в своё собственное ненавистное обиталище, Хараг-Колатос. Изменения не произошло. Вместо этого он увидел, как под рябью на воде проявился бледный образ.

То был отполированный, ухмыляющийся череп.

Маг в ужасе отпрянул, и собирающиеся силы тьмы быстро отступили. Обряд Мерзости полностью провалился.

Было лишь одно обстоятельство, которое могло стать причиной такого происшествия!

Госпожа Антония уже мертва…

Стоя в одиночестве в коридоре виллы, Ирод Агриппа слышал крики слуг Антонии и собравшейся родни покойной: её сына Клавдия, внучки Антонии, внучатой племянницы Валерии Мессалины и Юлии, сестры несчастного Гемелла.

Охваченный муками раскаяния, Агриппа дрожал; он прислонился к стене, чтобы не упасть. Антония была мертва, но успела ли она умереть вовремя, чтобы спасти свою душу?

Узнает ли он когда-нибудь наверняка?

Агриппа знал одну ведьму, сведущую в искусстве отравления, и потребовал у неё безболезненно действующее снадобье, которое имитировало бы сердечный приступ. Маленькие финики, которые он предложил Антонии, были отравлены, сам он ел только безопасные, более крупные. Старой женщине потребовалось всего мгновение, чтобы пожаловаться на головокружение, а затем упасть в обморок прямо на него. Он тут же позвал слуг, и те отнесли её в постель. Там, через несколько минут, они сказали ему, что она впала в кому. К тому времени, как удалось привести доктора, она уже не дышала.

— Отправляйся на небеса, Антония, — прошептал он. — Или в Элизий, если посмертные воздаяния наших народов отличаются. Кто он и что он? — задавался он вопросом. Убийца или спаситель? Как Бог Израилев видит такие тонкие различия? Не обменял ли он погибель Антонии на свою собственную? Возможно ли ему теперь выкарабкаться с края пропасти после такого греха?

Как только Антонию унесли в постель, он пошёл в семейную уборную и, чувствуя себя презренным преступником, в уединении крошечной комнатки вытряхнул содержимое коробки с финиками в зловонную яму. Затем снова наполнил пустую коробку из мешочка с чистыми фруктами, который принёс, спрятав под одеждой.

Хотелось надеяться, что никто не найдёт доказательства, которые потребовались бы закону для его осуждения.

Но он знал, что это было делом, выходящим за рамки человеческого правосудия. Был один судья, который видел всё, и именно Его суда Ирод Агриппа боялся бесконечно больше.

Чтобы выжить на арене, человек должен был руководствоваться инстинктом, который подсказывал ему, когда следует действовать, а когда оставаться на месте. Все имеющиеся инстинкты предупреждали Руфуса Гиберника, что настало время действовать. Что-то происходило внутри виллы Юпитера — такое же смертоносное, как удар холодным ножом под рёбра.

Но что он должен был делать?

Он попросил Аксидара поставить его на пост охраны у большого окна императорских апартаментов. Поскольку бывший фракиец доверял Гибернику и знал, что Цезарь благоволит бывшему гладиатору, он не видел причин отказывать рыжегривому гиганту в запрошенном назначении.

С террасы Руфус наблюдал за тем, что происходило внутри, через щель в ставнях. Он видел, как ведьма раздевалась и разрисовывала себя, как клоун, затем присела на корточки посреди комнаты, казалось, погружаясь в транс. Транс? Очень хорошо. Если транс окажется достаточно глубоким, он мог войти и убить её. Руфус открыл задвижку на ставнях лезвием своего ножа. Поток света, хлынувший внутрь, не заставил женщину пошевелиться. Приободрённый, он перебрался через подоконник.

Эринец замер позади сидящей Федры, задаваясь вопросом, может ли эта сверхъестественно красивая девушка быть такой опасной, как ему говорили.

Он ненавидел убивать красоту. Если бы Федра была в сознании, в ярости выкрикивала угрозы или пыталась околдовать его, он бы просто рефлекторно отрубил её прекрасную голову. Но убивать девушку во сне? Это было отвратительно. И как он мог бы это объяснить? Император наверняка сбросил бы его со скалы Тиберия. Ходили слухи, что именно так старый император поступал с сотнями раздражавших его людей на вилле Юпитера.

Бывший гладиатор не стал наносить удар. Если златокудрой стерве суждено погибнуть, пусть её кровь будет на руках Гая.

Руфус нашёл императора в постели, спящим будто после сильной пьянки. Он остановился, чтобы достать зелёный нефритовый талисман из своего мешочка. Расстегнув шейную цепочку, он надел её на императора. Гай встрепенулся, просыапясь, и Руфус рефлекторно набросил ему на голову охапку постельных принадлежностей. Затем он выскользнул из комнаты и снова выбрался через окно, прежде чем осоловелый, дезориентированный Гай успел освободиться от наваленных на него шерстяных и шелковых тканей.

Гай, уже полностью проснувшийся, огляделся и увидел, что он один. Кто-то пытался его задушить, или он просто запутался в своих собственных одеялах? Он встал и принялся искать Федру.

Когда он увидел её в соседней комнате, ему показалось, что он смотрит на неё новыми глазами. Он всё ещё любил её, но не мог понять, почему был так снисходителен к этой наглой девице. О, она была красива; при первом же взгляде на неё её хотелось обнять, но, во имя Плутона, ни одной женщине нельзя было позволять водить Гая Цезаря за нос!

Только тогда он почувствовал тяжесть амулета Гекаты на своей шее. Увидев его, он удивился, что талисман на нём. А собственно, почему он не должен его носить? Это была его лучшая защита от злобных сил подземного мира, сил, которые даже сейчас тянули к нему свои лапы, чтобы утащить его.

Что происходило, пока он спал? Выполнил ли Зенодот свою работу? Мертва ли Антония?

— Федра! Что ты там делаешь? — Он снова посмотрел на Федру, всё ещё молча сидящую на месте, словно глиняная статуя. — Ты будешь отвечать, когда я к тебе обращаюсь! — раздражённо закричал он, а затем пнул её по бедру.

Девушка вскрикнула и без сознания рухнула на плитки. Гай удивился её реакции — но не так сильно, как странным символам, нарисованным на её теле.

Он услышал, как распахнулась дверь апартаментов и послышался топот тяжело обутых ног. Гай поднял отброшенную Федрой столу, чтобы прикрыть её, когда входная дверь распахнулась.

— Макрон! Что это за манеры?

— Божественный Цезарь! — запыхавшись, сказал префект. — З-Зено-до...

— Хватит мямлить! Что ты пытаешься сказать?

— Зенодот говорит, что ритуал провалился! Госпожа Антония, по словам грека, уже мертва, и магия не может до неё добраться!—

Гай побледнел от ярости. От шока его ноги стали точно деревянные, и он пошатнулся. Врал ли александриец, или боги обманули его, лишив спасения?

Военный политик помог своему императору вернуться в постель. Гай, заикаясь, бормотал:

— Зенодота... привести его! Я убью его... я буду пить кровь из его вен!

Преторианский префект поспешно отдал честь и передал своего господина в руки охраны, которая теперь входила сзади. Вскоре после этого он ввёл потерпевшего неудачу чародея в императорские покои и швырнул его на покрытый ковром пол. Грек испуганно уставился на принцепса. Тот свирепо смотрел на него сверху вниз, его плечи были напряжены от ярости.

— Наслаждайся этим моментом, грек, — произнёс он дрожащим голосом, — это последний момент, которым ты насладишься без боли. Ты будешь умирать несколько дней. Макрон! Выпотроши его!

Телохранители схватили мага за руки и оттянули его голову назад за длинные волосы. Почти без эмоций Макрон вытащил свой кинжал.

— Нет, Цезарь, подожди! — закричал александриец. — Надежда ещё есть! Мы потеряли одну жертву, но можно найти другую. Подумай о ком-то другом, кого ты искренне любишь. Но мы должны спешить; окно, открытое в незримые сферы, скоро закроется.

— Кого ты хочешь, чтобы я принёс в жертву? — воскликнул Гай. — Мою сестру? Ты, ползучий комок слизи! Прежде чем отдать её инфернальным богам, я...

Зенодот подобострастно улыбнулся.

— Цезарь, Друзилла — принцесса, и её жизнь должна быть сохранена любой ценой. Но, доминус, неужели ты забыл, как сильно полюбил другую, ту, ничего не стоящую рабыню, которой никто не хватится? Её единственная ценность для тебя в том, что она в последнее время обрела большую благосклонность в твоих глазах.

Гай уставился на своего приспешника.

— Федра? — хрипло пробормотал он.

— Возможно, боги послали тебе это никчёмное создание, чтобы ты мог быть спасён, — предположил Зенодот.

Гай заколебался. Он любил эту женщину, это правда, хотел её, это тоже верно, но...

В словах грека был здравый смысл. Несмотря ни на что, его ужасала мысль о том, что его любимица-блондинка умрёт, зная, что она будет проклята...

Но сама интенсивность его чувств доказывала ему самому, что он действительно любит её.

Что ж, подумал Гай, Цезарь должен быть способен на жертвы, какими бы болезненными они ни были. Его запоздалая любовь к варварской девушке, в самом деле оказалась дарована небесами. Зенодот был прав. Её появление, вероятно, было подарком, посланным Афродитой, чтобы спасти его. Он мог быть спасён и ему даже не придётся жертвовать радостью своего сердца, Друзиллой.

— Делай с этой девкой, что должно, — торжественно постановил Гай, — но на этот раз не подведи. — Он отдал необходимые приказы своей охране.

Германские стражи оттащили помятого мага и унесли бесчувственную северянку.

Рабыня казалась очень лёгкой в их сильных руках. Оба стража сожалели, что такая фройляйн будет отправлена на смерть.

Великие люди Рима были расточительны.

— Привяжите её к этому алтарю и заткните ей рот, — приказал Зенодот своим ненадёжным помощникам, Полимну и Критолаю. — Это ведьма, знающая слова силы. — Он украдкой взглянул на теперь закрытую дверь волшебной комнаты.

Он знал, что за ней стояли двое стражников и, возможно, сам Макрон, ожидая, когда его помощники позовут на помощь, если у них возникнут какие-то сомнения насчёт него. Этот призыв мог означать его смерть, если префект будет буквально следовать приказам Гая.

Он заметил, что младшие колдуны привязывают запястья и лодыжки Федры к грубо вытесанному базальтовому алтарю, обнаружив, что возиться с такой прекрасной обнажённой женщиной было очень приятной работой. Их отвлечение дало Зенодоту шанс действовать — возможно, последний и единственный.

Он бочком подошёл к стене, приподнял угол диаграммы гороскопа и надавил на камень за ней. Этот камень открыл тайник. Его проворные пальцы быстро выхватили оттуда что-то металлическое и холодное; по его руке пробежала дрожь, как и в тот единственный раз, когда он держал этот предмет. Это встревожило его, но он больше не мог рассчитывать на помощь от Федры, и у него не было веры неумолимой натуре Гая.

— Что там у тебя, александриец? — спросил бдительный Критолай. — Помощник, нахмурившись, подошёл к греку. — Дай мен посмотреть, или я позову стражу.

Зенодот заложил руки за спину и надел кольцо на палец. Внезапно маг почувствовал резкую боль, как от удара молнии. Он упал лицом вперёд на пол, свернулся калачиком и схватился за свою руку с кольцом, издавая стоны, как будто умирал.

— Что с тобой? У тебя сердечный приступ? — потребовал Критолай.

Но Зенодота уже перестал испытывать мучения, и теперь успокаивался. Александриец медленно поднял глаза и протянул к мужчине свой правый кулак, украшенный кольцом.

Ошеломлённый, Критолай взял его за запястье, но при соприкосновении плоти с плотью вспыхнул свет, и понтийца швырнуло на плиты, окутав его шипящей сетью голубой разветвляющейся энергии. Когда свечение угасло, жертва осталась лежать на спине, как если бы её сбил с ног могучий кулачный боец. Зенодот понял, что этот человек умирает, и на его тонких губах появилась злая улыбка.

Полимн резко повернулся. Он увидел Критолая, скорчившегося у его ног. Его волосы побелели и встали дыбом, одежда тлела, а в воздухе пахло палёной тканью и плотью. Испуганный колдун хотел позвать стражу, но не смог сделать даже вдоха. Его грудб что-то сдавило, словно железный пыточный пояс.

— Мерьямут джесркхот Сет-Итнутай... — пробормотал александриец на языке древнего Стигоса. С помощью заклинания Сета он наслал на своего тюремщика смерть от змеиного удушья. В то время как Полимн медленно молча умирал, Зенодот мог только удивляться, с какой лёгкостью он выполнял эти сложные заклятия. Нося кольцо, он чувствовал, что может совершить всё, что угодно!

На тунику обречённого мага изо рта хлынула чёрная кровь, ноги еего подкосились и он осел на камни. Зенодот продолжал наблюдать за ним, пока безнадёжная борьба аргосца не подошла к своему неизбежному завершению.

На душе у Зенодота приятно потеплело. Неопытный в колдовстве Тиберий ничего не смог сделать с кольцом, но для эллинского мага всё было иначе. Он практиковал множество заклинаний и жаждал использовать их, чтобы уничтожить своих врагов.

Федра проснулась с раскалывающейся головной болью. Мелькающие тени сбивали её с толку, пока она пыталась вспомнить, как оказалась лежащей на спине. Мгновение назад она была в теле грызуна, наблюдая за Зенодотом и его двумя помощниками в магической комнате, которые вели себя так, будто испытывали какие-то серьезные проблемы — а затем внезапная жгучая боль превратила её кровь в огонь. Вероятно, кто-то потревожил её погружённое в транс смертное тело было.

Комната, освещённая жаровней Зенодота, казалась знакомой, но пропорции были какими-то неправильными. Внезапно она поняла, что её человеческое тело теперь находится в магической комнате, и что Зенодот стоит на другом конце помещения. К своему ужасу, она осознала, что её рот заткнут кляпом.

Шведка попыталась встать, но не смогла. На мгновение она подумала, что парализована, но быстро поняла, что лежит связанная с кляпом во рту на твёрдой поверхности.

Федра посмотрела вправо и влево, но не увидела никого, к кому могла бы воззвать о помощи.

— Ты проснулась, — сказал Зенодот.

Она посмотрела на него с опасением.

— Император отдал тебя мне, чтобы я принёс тебя в жертву богам хаоса в уплату долга, который образовался у него несколько недель назад. Очень удачно, что ты ранее наложила на него любовные чары.

Шведка слишком хорошо понимала своё положение и начала бороться со своими путами.

Когда Зенодот поднял правую руку, она прекратила свою борьбу. Как ярко сияло золотое кольцо на его пальце в свете огня! Она поняла, что это должен быть Андваранаут. Девушка никогда раньше не видела кольца. Только по невероятной силе, которую оно излучало, она поняла, что это такое.

— Твой народ знает об этом кольце больше, чем кто-либо другой. Правда ли, что кольцо обрекает на проклятие душу любого, кто его носит?

Не в силах говорить, она кивнула.

— Тогда ты не стала бы искать его, если бы не знала, как избежать проклятия!

Нет, это было неправдой. Все истинные ведьмы Хейд использовали Черные Руны и оттого были обречены на проклятие. Они хотели кольцо только для того, чтобы сделать свои заклинания неотразимыми.

Она покачала головой в ответ на его вопрос.

— Я тебе не верю. Если ты откроешь секрет управления кольцом, — пообещал он, — я с радостью пощажу тебя.

Она почувствовала, что её погибель близка. Зенодот был обречён на уничтожение с того момента, как использовал Андваранаут для произнесения единственного заклинания. Приятной для него правды у нее попросту не было, и неважно, какими сильными муками ей это грозило.

Наслаждаясь выражением страха на её лице, Зенодот улыбнулся.

— Нет, не сомневайся в моей доброй воле! Вооружённый Андваранаутом, почему я должен бояться, что кто-то вроде тебя выживет — особенно после того, как я сотру твою память? Я могу быть милосердным.

Она застонала под кляпом.

Если он убьёт её, то вечные муки в Нифельхеле начнутся для неё уже сегодня.

Глава XXIII

Три наследника во Тьме

Шторм, поднятый Федрой, почти достиг своей убийственной цели. Моряк Самуил сдался, вопя молитвы своему безымянному богу, бросив рулевое весло. Однако Озрикус продолжал борьбу; он много раз сражался с водоворотами у берегов Ютландии. Взяв весло, он направил маленькую лодку к италийскому побережью.

Кипящие волны снова и снова поднимали и опускали лодку и ужее начали ломать судно на щепки. Наконец, море выбросило мужчин живыми на галечный пляж.

Весь остаток дня и всю ночь они прятались от ударов бури за грядой скал. С наступлением утра Самуил и Озрикус с трудом поднялись и принялись исследовать пустынный берег до самого маленького рыбацкого посёлка. Над ним возвышалась масса голых скал, которую Самуил назвал горой Чирчео. Он вспомнил историю, что когда-то здсь обитала злая ведьма по имени Цирцея, и её посетил один из величайших героев Греции. Но Озрикус почти не слушал болтовню иудея. Мёртвые герои и ведьмы казались несущественными посреди таких неотложных событий.

На часть золота, которое Самуил всё ещё сохранил, мужчины купили хорошую рыбацкую лодку у местной семьи. Как только шторм успокоился, они отправились в путь по бурному морю.

Свежий северный ветер нёс их на юго-юго-восток, пока они держались близко к материку. Самуила, всё больше недовольного плаванием, не удалось уговорить направиться дальше Неаполитанского залива. В небольшом портовом городке под названием Геркуланум он сошёл на берег, передав Озрику точные указания, как добраться до острова Капри.

Германец вернулся в море, но неблагоприятный сдвиг ветра задержал его на много часов у мыса, удручающе близко к Капри, который, по словам Самуила, должен был находиться чуть дальше за горизонтом.

На следующее утро ветер переменился в благоприятную сторону, и Озрикус направился в открытое море. Паруса, наполненные свежим бризом, позволили ему увидеть высокий скалистый остров. Прислушавшись к совету иудея, энгл взял курс на юго-запад, высматривая место для высадки на южной стороне острова, недалеко от селения Капри, расположенного на гребне холма. Ещё не было полудня.

Наскоо перекусив на пляже, он поднялся по нескольким тропинкам к центральному хребту острова. Оттуда Озрикус увидел императорскую галеру в гавани на северной стороне островка. Первый местный прохожий, к которому он обратился, подтвердил его худшие опасения. Отряд имперских солдат высадился тем утром и поднялся на виллу Юпитера.

Озрикус продолжил свой путь, свернув на дорогу, называемую Виа Тиберио. Идя по ней, он встретил множество солдат и слуг, спускавшихся с верхнего мыса, и спрятался за грудой камней. Он потерял там время, потому что те двигались неторопливо, но когда они проходили мимо, он не увидел среди них ни Зенодота, ни кого-либо из высокопоставленных офицеров. Когда они прошли, он поспешил к вершине горы.

Когда солнцем уже миновало зенит, он достиг вершины и сошёл с дороги. Там было достаточно садов и лесных участков, могущих дать ему укрытие от дворцовых часовых. Когда энгл добрался до места, скрытого от взгляда всех охранников, кроме одного, Озрикус подкрался поближе, а затем бросился на него со спины, выхватив свой меч.

Настороженный охранник услышал его приближение и развернул своё копьё. Попытка убийства превратилась в отчаянную схватку, которую рунный воин завершил сильным ударом правой руки в бородатый подбородок мужчины.

Присвоив полезное снаряжение часового, Озрикус достаточно сильно потряс германского телохранителя, чтобы привести его в чувство.

— Где император? — требовалтельно спросил он своего пленника. — Блондинка с ним?

— Господин Гай ждёт в спальне, — быстро пробормотал охранник на своём родном языке, понятном энглу. — Женщину Федру отдали колдуну Зенодоту.

Озрикус поблагодарил германца за сведения и оглушил его, не лишая жизни. Затем он вошёл в огромное здание, чтобы начать свои поиски.

— Стража! — крикнул кто-то изнутри магической комнаты. Часовые снаружи, германец и иллириец, вскочили со своих скамеек и ворвались в комнату. Они споткнулись о длинную низкую полку, которую поставили там, чтобы сбить их с ног.

Пока они барахтались на каменном полу, Зенодот крикнул:

— Итхт’лти т’цтматфем Ихлхтотоа Ио Сабот!

Телохранители завыли от боли, когда желудочные спазмы, словно раскалённые ножи, пронзили их внутренности. Они взывали к богам, но агония стала настолько сильной, что очень скоро они не могли издавать никаких звуков, кроме криков. Эти вопли разносились по подвальным коридорам и были слабо слышны в служебных комнатах на первом этаже.

Из-под их кожаных кирас потекли кровь и желчь, вместе с выползающими извивами того, что было их кишками. Всё это напоминало гнездо змей, выходящих из спячки.

В дверях появилась ещё одна фигура, с изумлением и недоверием наблюдавшая за мучениями охранников. Новоприбывший перевёл взгляд с одного конца комнаты на другой, от трупа Критолая к трупу Полимна, а затем с ужасом встретился взглядом с Зенодотом.

— У человека есть множество путей, для чтобы умереть, Макрон, — засмеялся грек. — Выбирай, префект; я готов тебе угодить!

С воплем ужаса солдат развернулся и бросился вверх по известняковым ступеням. Он продолжил свой бег на верхнем этаже, пока не пришёл в себя и не закричал, требуя дополнительных охранников.

Зенодот остался на месте, желая, чтобы его враг почувствовал весь ужас Тартара, пока не придёт время отправить Макрона туда на самом деле. Он стоял, любуясь золотым кольцом на своей руке. Опыт прошёл чрезвычайно успешно. Чем больше силы требовалось для его колдовства, тем больше её давало ему кольцо. Ему больше не придётся восхвалять и умилостивлять прижимистых демонов, таившихся за гранью потустороннего; это сверкающее кольцо само по себе было силой, которая могла ему когда-либо понадобиться.

Грек снова посмотрел на Федру, всё ещё крепко связанную. Он подумал, что она будет спокойно лежать здесь, пока он не вернётся, чтобы расспросить её подробнее о кольце.

Чародей покинул магическую комнату и поднялся в кухонную зону виллы Юпитера. Он вышел из особняка через заднюю дверь, где его окликнул германский телохранитель. Искра вылетела из пальца Зенодота, подпалив волосы воина, и охранник, выронив свой меч, бросился к ближайшему пруду с рыбками под преследующий его смех волшебника.

Затем у могущественнейшего чародея в мире появилась идея, которая побудила его отправиться к утёсу Тиберия…

Как и опасался Макрон, Гай не воспринял спокойно рассказ о побеге Зенодота и его новообретённых способностях.

— Иди за ним, дурак! Убей его на месте! Я найду лучший способ защитить свою душу. Грек слишком опасен, чтобы жить! Возьми всех людей до единого, но покончи с ним!

Макрон побледнел от перспективы приблизиться к обезумевшему колдуну, но он должен был либо подчиниться человеку, которого всё ещё называл Калигулой, либо убить его. Хотя император был уязвим, а префект чрезвычайно амбициозен, это не казалось подходящим моментом для интриг, особенно потому, что германские гвардейцы были верны принцепсу, а не ему самому.

Он побежал в атриум и рявкнул на нескольких человек, находившихся там, приказывая им следовать за ним. Когда они не смогли найти Зенодота в подвалах, он решил поискать снаружи.

В другом месте дворца Гай осознал, что в спешке оставил себя без охраны. Поэтому он взбежал наверх и забаррикадировался там в одной из комнат для слуг.

Озрикус прятался за пилястрой, пока префект и его отряд в панике проносились мимо. Поняв, что они покидают виллу, он двинулся дальше, решив сначала обследовать подвалы. После тщетного осмотра нескольких тёмных каморок, он уловил резкий запах благовоний. Рунный воин шёл по следу того, что он распознал как колдовской запах, пока не вошёл в открытую комнату. Там, в тени, на возвышении лежала связанная обнажённая женщина с кляпом во рту, пытающаяся освободиться из верёвок, стягивающих её запястья и лодыжки. В ней он с удовлетворением узнал Федру.

— Когда я покидал Рим, — сказал он, — мне казалось, что ты стала любовницей императора. Теперь же я нахожу тебя такой же беспомощной, как одну из тех похищенных девственниц на алтаре твоей собственной кровавой богини.

Федра издала сдавленный испуганный звук. С её точки зрения, глаза Озрикуса, должно быть, казались такими же пылающими, как два окна в Нифльхель.

Воин, глядя на неё, заскрежетал зубами от ярости. Озрикус, который никогда раньше не применял насилие к женщинам-пленницам, мечтал о сотне разных способов положить конец её ничтожному существованию. Он был почти уверен, что она и есть оборотень! Она убила двух его друзей. Она манипулировала его чувствами так, будто он был просто зелёным юнцом; она оставила его постыдно побеждённым на глазах у друзей.

Энгл вынул свой кинжал. Федра, широко раскрыв глаза, пожалела, чтобы не могла провалиться в камень, когда он приставил острие лезвия к мягкой коже её шеи.

— Прошепчешь хоть одно заклинание, скажешь хоть одно слово, которое мне не понравится, и ты умрёшь, — пригрозил он. Когда она кивнула, он вынул кляп из её рта.

— Где оно? — потребовал он с напряжённым лицом. Федре он, возможно, казался не совсем нормальным.

— У меня его нет! Зенодот забрал его! Он требует, чтобы я научила его рунам, позволяющим овладеть им!

— Что ты ему сказала?

— Ничего! Таких рун не существует. Он собирается убить Цезаря! Пощади меня. Нам не обязательно быть врагами; мы одного рода.

— Ты убийца. Я должен отомстить тебе кровной местью!

Ведьма знала об честных людях достаточно, чтобы понимать, что лучший способ умиротворить их — это сказать правду.

— Да, я убила старика, но только после того, как он отравил меня. Что касается другого, я не причинила ему вреда! Мой слуга Галар, незаконнорожденный потомок дверга и женщины, околдовал его, точно так же, как он пытался сделать это с тобой. Я не отдавала ему такого приказа. Во имя твоего бога Хеймдалля, нашего общего предка, сжалься. Кровь женщины оскверняет сталь воина!

— С одной стороны ты бесчестишь все достоинства своего пола, а с другой прикрываешься ими как щитом. Ты прекрасно знаешь, что наш народ без колебаний уничтожает колдунов, будь то мужчины или женщины!

— Я могу убрать с твоей плоти Чёрную Руну, — отчаянно пообещала она. — Развяжи мои путы и обними меня. Наш союз дарует мне всю силу, необходимую для того, чтобы стереть заклинание!

— Лодерод научил меня, как сделать это самому, — сказал он, работая над кляпом, чтобы вернуть его ей в рот. — И чтобы забрать у тебя силу крови Скефа, которая мне нужна, и которую ты позоришь, я не вижу причин, по которым тебя нужно освобождать.

По выражению его лица она поняла, что он собирается сделать, и попыталась подготовиться к неизбежному. По крайней мере, рунный воин откладывал своё решение убить её.

Это не облегчило ей то, что последовало за этим.

Да он и не пытался этого сделать.

Макрон собрал по всей вилле большую часть оставшихся телохранителей, включая Руфуса Гиберника. Голос префекта звучал так, словно он был слегка не в себе, но секутор понял, что им нужно преследовать обезумевшего волшебника и убить его на месте. Кроме того, Руфус знал, что у одного из его товарищей, Грудера, были сожжены волосы и обожжена кожа головы, очевидно, в результате магического жеста Зенодота. Это звучало так, будто Макрон на этот раз дейстовал в правильном направлении.

Одна группа занятых поисками германцев услышала песнопения мага раньше, чем увидела его. Проходя сквозь листву, они изумлённо остановились.

Зенодот стоял не на краю утёса, а над ним, паря в воздухе, его свободные одежды развевались на морском ветру. Колдун смотрел вниз на Тирренское море, находящееся в сотнях футов под ним. Неестественность этого зрелища могла бы заставить суеверных гвардейцев бежать, если бы не стойкость их лидера, Аксидара.

Бывший фракиец проклял их за трусость и запустил камнем в облачённую в мантию фигуру, но Зенодот поднял руку и отбросил его в сторону, словно отмахнувшись от мухи.

В ответ Зенодот закричал волнам:

— Вы, потерянные и блуждающие души, страдающие от цезарской тирании, внемлите моему зову. Восстаньте, идите, отомстите убийце Макрону и жестокому Калигуле, недостойному наследнику вашего разрушителя! Убейте любого, кто называет их своими хозяевами. Пусть море и скалы освободят вас, чтобы вы свершили свою месть!

Тяжёлый туман стал подниматься из морской пены, переполняя край мыса. Очертания мага исчезли за его мутной завесой.

Озрикус, наполнив свой дух силой крови Хеймдалля, оставил ведьму в её узах и сжал в ладонях свой талисман-филфот. Его обветшалость сменилась ярчайшим колдовским золотом. Его безупречный вид был символом полностью пробуждённого потенциала. Кровь, казалось, текла лавовым потоком по его артериям. Но это ничего не значило, пока на нём была Чёрная Руна.

Сделав нервный вдох, энгл прижал выпуклую поверхность медальона к тёмному руническому пятну на своей груди, как он это делал в апартаментах Агриппы. Он вскрикнул, когда энергия, казалось, переполнила его. Прикосновение волшебного золота послало жгучую боль в участок его осквернённой плоти, но не в руку, которая его держала.

Когда ощущение жжения прекратилось, он убрал эмблему. Чёрная Руна была изгнана с его груди, но перевёрнутый след филфота остался, не как ожог, а как красно-коричневое пятно. Что более важно, внутри себя он почувствовал странное освобождение. Озрикус ощутил высвобождение какой-то внутренней способности…

Он услышал, как Федра застонала позади него, и оглянулся. Она выполнила свю задачу, решил он. Убив её сейчас, он мог бы хоть как-то отомстить за Мара и Калусидия. Кроме того, это послужило бы предупреждением для ведьм, которые могут быть отправлены за ней после этого. Девушка встретила его гневный взгляд глазами, полными ужаса. Она знала, что если она умрёт сейчас, то смерть станет только началом вечности пыток. Она никогда не поклонялась таким богам, которые отвечали бы на мольбы о пощаде. Такие боги, как её, никогда не стали бы тратить жалость на смертную, которая их подвела.

Озрикус вынул кинжал из ножен и двинулся к своей пленнице. Её тонкая шея манила к себе острое лезвие, как жертвенная коза на каменном алтаре.

Он задумался, как дитя крови Скефа могло настолько опуститься в столь юном возрасте. Его проблема заключалась в том, что он мог догадываться о причинах, и эта догадка подрывала совершенство его гнева.

Он отвернулся; сейчас происходило гораздо больше важных событий. Судьба одной ведьмы могла быть решена позже. Использование кольца таким слабым и необученным человеком, как Зенодот, наверняка направило бы его под власть хаоса.

Озрикус покинул магическую комнату, зная, что ему предстоит битва, не похожая ни на одну из тех, в которых он бывал раньше. Он вышел наружу в густой туман.

Аксидар держал своих людей в строю, пока они нащупывали путь в тумане, держа в руках гладиусы. Густой туман не позволял координировать действия между пятеркой его поискового отряда. Бывший фракиец продвигался со своими людьми, выстроившимися в линию, и его отделяло от товарищей не более трёх шагов. Пока что они не добились ничего, кроме как спугнуть нескольких пятнистых косуль.

Внезапно кто-то пронзительно завизжал из-за завесы тумана. Занятые поисками гвардейцы с Аксидаром замерли. Он ударил ближайшего к себе человека.

— Вы идиоты, или просто садовые статуи? Двигайтесь!

Они двинулись, но гвардейцы выдавали свою нервозность каждым шагом. Мгновение спустя они подошли к месту, откуда донёсся крик, к краю утёса позади виллы.

— Сюда! — крикнул охранник. Руфус и другие подошли, чтобы собраться вокруг находки. Обожжённый Грудер лежал на траве лицом вверх, глотка его была вырвана, изливаясь кровью.

— Колдовство! — закричал один человек.

— Демоны! — воскликнул другой.

Аксидар рыком заставил их замолчать. В этот момент из густого тумана вывалилась тёмная фигура. Бывший фракиец приказал своим людям выстроиться напротив незнакомца, а затем крикнул:

— Кто здесь? Назови себя или умри!

Незнакомец ничего не сказал, да и не должен был. Более ясный взгляд на него заставил солдат замереть. Это был не человек, а труп, раздутый, сгнивший и частично изъеденный временем и морскими тварями.

Внезапно из туманного безвидья раздался крик германца, но оборвался так же внезапно, как и возник. Аксидар велел Руфусу проверить, в чём дело, но быть осторожным. Гиберник осторожно двинулся вперёд и столкнулся лицом к лицу с другим ожившим личем — ужасной тварью с лицом-черепом, почти лишённым плоти. Кричавший охранник больше не издавал ни звука; мерзость держала его обмякший труп костлявой хваткой.

Руфус поспешил обратно к своему лидеру с докладом.

— Отступаем, парни! — проревел Аксидар. Германцы увидели ещё нескольких невозможных существ, шагающих, словно насекомые. Гиберник замахнулся мечом на ближайшего монстра и разбил его голову, как гнилую дыню. Выпущенное наружу вещество брызнуло ему на лицо и руки с невероятной вонью, настолько отвратительной, что он споткнулся и отшатнулся, его стошнило. Другие охранники пропадали, и Аксидар не мог их контролировать…

Шум возвращающихся солдат заставил Гая выбраться из своего укрытия.

— Цезарь! — закричал запыхавшийся Макрон, подбегая к подножию лестницы, где стоял его император.

— Что случилось? — потребовал молодой человек. — Где Зенодот? Если ты позволил ему сбежать живым…

— Нет, Цезарь, — начал префект, но чей-то крик заставил их всех обернуться. Там ковылял по коридору маленький лич с рваной серой кожей, с червями, ползающими там, где должны были быть глаза, и с несколькими золотыми и серебряными браслетами, какие могли быть у танцовщицы.

— Не подпускайте эту тварь! — завопил Гай.

Внезапно кто-то бросился на существо из бокового зала и зарубил его. Первый удар перерубил ему позвоночник; несколько следующих отсекли его сгнившие, покрытые ракушками конечности, лишив его хотя бы подвижности, если не противоестественной живости. Гай узнал охранника, стоявшего над ним.

— Гиберник! Б-благословляю тебя, воин! — пробормотал император. — Отныне ты мой друг.

Секутор потерял свой отряд в тумане, но он следовал за далекой напуганной болтовнёй на германском наречии. Едва различив дверь виллы, он вошёл внутрь (как он теперь видел, уже сделали Аксидар и дюжина других), где и встретил императора.

— Цезарь! — воскликнул Макрон. — Мы должны позаботиться о вашей безопасности. Позвольте нам эвакуироваться с этого проклятого острова, пока не стало слишком поздно.

— Откуда они идут? — спросил Гай.

— Я видел, как десятки из них карабкались по морскому утёсу, как пауки, — вызвался Руфус.

— Тогда дорога к пристани, возможно, всё ещё свободна! — сказал принцепс. — Гиберник, скажи Аксидару, что он должен любой ценой защитить отступление своего императора! Они не должны достичь деревни! Мы с Макроном пришлём помощь с материка.

Они вдвоём побежали прочь, оставив Аксидара и его выживших людей позади в страхе и разочаровании.

Руфус нахмурился, глядя вслед трусам. Ему было интересно, доживёт ли он до того момента, чтобы узнать, чего на самом деле стоит дружба Гая Цезаря!

По боковому коридору, не обращая внимания на шум из главного атриума, бесшумно пробежал козёл. Он остановился у тёмной, ведущей вниз лестницы, понюхал воздух и проворно заскакал вниз по ступеням. Царящий внизу полумрак не был помехой для его золотых сияющих глаз. Животное двигалось так, словно точно знало, что ищет. Если бы рядом были человеческие глаза, они бы увидели, как его лохматый силуэт расплылся и изменился. Приняв человеческую форму, он остановился у входа в магическую комнату Зенодота и заглянул внутрь.

Связанная женщина в комнате уставилась на него.

— Галар! — жалобно промычала Федра сквозь кляп. Слава Хейд, это был он! Где же был этот земляной червь?

— Глэйёрд не справилась, — насмешливо пропищал тонкий голос. Но он не сделал никаких движений, чтобы освободить её. В его светящихся глазах всегда было трудно найти дружелюбие, но сейчас это было совершенно невозможно.

— Для Фригерд Галар меньше, чем животное. И всё же он должен снова спасти Глэйёрд. А стоит ли ему это делать?

Федра откинулась на каменный алтарь. Его мятежный тон обещал неприятности. Галару было приказано спрятаться на императорском флоте под иллюзорной личиной, но двергсон был угрюм на протяжении всего путешествия и до сих пор не проявил себя с пользой.

— Галар ранил рыжего великана. Фригерд могла бы убить его в комнате чернобородого короля в доме Цезаря, но не сделала этого. Фригерд не помогает Галару.

Ведьма покачала головой, отчасти от досады, отчасти от страха. Она гадала, насколько сильно он её ненавидит и как может проявить эту ненависть.

— Колдун Зенодот призывает драугаров из моря, — сказал ей дворф. — Солдаты Цезаря не смогут долго удерживать их вдали от этой комнаты.

Федра смотрела в его лицо — обеспокоенная, но не желающая умолять.

— Галару нужно идти…

Глава XXIV

Ходячая смерть

Энгл подвергся нападению толпы нежити вскоре после выхода из дома. Осрик нанёс удар по изъеденному червями черепу нападавшего, и тот рассыпался в мягкую кашицу из сгнившей кости и червивой плоти. Он бросился к двери виллы Юпитера, захлопнул её и запер засов.

Драугары! Такие создания хаоса никогда не восставали сами по себе, и их было нелегко поднять. Здесь, так далеко от северных земель, за это должно было быть ответственно кольцо Андваранаут.

Неужели у Зенодота совсем не было разума? В Германии ни одно творение колдовского искусства не вызывало такого страха, как драуги. Неужели он не понимал, что любой человек, умирающий от раны, нанесённой драугом, сам восстанет из могилы как драуг? Зачем ему это было нужно? Нежить была движима жаждой плоти и крови. Через день на Капри не останется других обитателей, кроме полчища безмозглых мертвецов-каннибалов.

Озрикус услышал издали лязг оружия и поспешил на звук боя. Чтобы эффективно сражаться с драугарами, воин должен был знать их повадки и слабости — знания, которые, должно быть, были очень редки так далеко на юге.

В соседней комнате двое телохранителей стояли плечом к плечу, отбиваясь от толпы царапающихся и щёлкающих челюстями драугаров. Некоторые из них, казалось, умерли не так давно, другие были не более чем неполными скелетами, судорожно дёргающимися, как гигантские жуки. Пол вокруг был усеян множеством отрубленных рук, и эти оторванные конечности всё ещё цеплялись за сапоги защитников.

Один крупный драуг прыгнул в комнату через открытое окно. Острие спаты пронзило его холодное, неподвижное сердце, не причинив никакого вреда. Существо обхватило рукой голову своего противника и перетянуло его через подоконник, его костлявая конечность оказалась намного сильнее, чем должна была быть. Второй человек попытался схватить своего товарища за брыкающиеся ноги, но его силы было недостаточно против объединённой мощи нескольких личей, стремившихся утащить свою жертву.

Озрикус вскочил в комнату, окликнул оставшегося солдата сзади и призвал его отступить. Телохранитель не знал его, но ему понравился его совет. В двух комнатах неподалёку они нашли ещё нескольких живых людей, сражающихся с мертвецами.

— Мечи бесполезны, — крикнул рунный воин. — Их можно убить тупым ударом!

Подняв тяжёлый, окованный железом сундук, энгл метнул его в лица орды драугров, раздавив нескольких и дав передышку осаждённым телохранителям.

Один из солдат, последовав совету новоприбывшего, схватил треногу и сложил ножки, чтобы использовать её как железную дубинку. Внимание Озрикуса переключилось на широкую лестницу, спускающуюся в комнату сверху, откуда доносились звуки битвы. Трое гвардейцев отступали по лестнице, сражаясь за каждую ступеньку. Несколько личей сверху сильно давили на них.

Озрикус поднял кресло с бронзовым каркасом и побежал вверх по лестнице, крича бойцам, чтобы они уступили ему дорогу. Они увернулись с его пути, и он метнул кресло в лицо драугу, разбив ему череп и изгнав оживляющую его силу. Он крикнул мужчинам, чтобы они использовали тупое оружие, как он сам делал это раньше.

Другой драуг, более хитрый, чем большинство подобных ему — или, может быть, просто более неуклюжий, — перевалился через отполированные деревянные перила лестницы, приземлился невредимым и оказался позади защитников. Пучки водорослей покрывали это маленькое существо, которое умерло ещё ребёнком, сброшенным с утёса за какое-то незначительное преступление, совершённое перед старым тираном.

Пока Озрикус сражался с огромным личем в доспехах, которые теперь уже казались слишком большими для давно умершего преторианца, один германский телохранитель вырвался из рукопашной, вооружился отдельно стоящим подсвечником, пробежал несколько шагов к ребёнку-драугу и нанёс удар изо всех своих сил. Удар сломал ему позвоночник, разорвав существо пополам. Его шатающиеся ноги и бёдра какое-то мгновение балансировали вертикально, затем упали набок, и неестественная жизнь погасла, как пламя свечи.

— Вот так! — крикнул Озрикус. — Пройдите по дому и покажите другим, как уничтожать этих демонов!

Когда гвардеец кивнул и убежал, Озрикус нанёс мощный удар, который наконец свалил его бронированного противника. Затем он схватил со стола серебряный поднос и поспешно нацарапал кинжалом на его отшлифованной поверхности несколько рун. Наконец держа его перед собой, как маленький щит, рунный воин запел заклинание, изгоняющее беспокойных духов. Это было могущественное заклинание, выученное им у ног Лодерода; попытка произнести его исчерпала последние силы, которые у него ещё оставались после встречи с Федрой.

Драугары замедлились, частично скованные руническим заклинанием, но не погибли. Озрикус разочарованно выругался и отступил. Заклинание Андваранаута, наложенное на живых мертвецов, было слишком сильным, чтобы его могла отменить какой-либо более слабой магией.

В этот момент в комнату ввалилось с полдюжины ошеломлённых телохранителей с пепельно-серыми лицами, на которых явно читалась паника. Из них всех только Руфус Гиберник, казалось, всё ещё мог говорить вразумительно:

— Итак, ты наконец-то появился!

— Порталы удерживаются? — тревожно спросил Озрикус.

— Нам понадобилось бы пятьсот человек, чтобы прикрыть такой большой дом. Пока мы были заняты защитой дверей и окон, они вошли через верхние этажи. Они добрались до нашего трибуна, Аксидара; мы — это всё, что осталось.

— Я знаю другой способ борьбы с ними, — сказал рунический воин. — Огонь! Нам нужны свежие деревянные шесты. Здесь есть сад?

— Слушайте! — заревел Гиберник мужчинам впереди. — Этот человек — чародей. Делаем так, как он говорит. Нам нужны деревянные шесты! Живо!

Солдаты, которые всё ещё сражались, отступили, и девять оставшихся воинов последовали за энглом и эринцем по алебастровым коридорам в ещё нетронутый перистиль. Они забаррикадировали двери позади себя, но конструкция их была лёгкой и они не продержались бы долго. В крытом саду стояли горшки с растущими саженцами, и Озрикус приказал телохранителям сделать себе обструганные посохи. Будучи в основном бывшими лесниками, они быстро работали, используя свои ножи.

— Теперь положите свои копья в эту урну! — приказал энгл. Они так и сделали, и рунный воин начал кружить руками вокруг вертикальных посохов, напевая заклинание бримрунар, подчиняя стихии своей направляющей воле.

Внезапно вспыхнул сноп синих искр. В следующие несколько секунд вся связка оказалась мощно объята пламенем на верхних концах. Как ни странно, дерево только поддерживало синий духовный огонь, но не сгорало в нём.

— Вооружайтесь! — скомандовал энгл. — Теперь мы покидаем эту проклятую горную вершину!

Каждый из них нёс по магическому факелу. Группа бросилась к ближайшей наружной двери и распахнула её. Драугары с другой стороны пошатываясь, полезли в неё, чтобы атаковать. Первый из них был одет как египетский маг, на его гнилой шее болтался анкх-талисман.

Германские телохранители ринулись вперёд, крича «Воден!» и нанося удары по упырям струями живого пламени. Орды нежити горели, как опилки, под очищающим жаром. Но огромное количество живых мертвецов было ужасающим из-за садистской страсти Тиберия к наблюдению за казнями.

После первоначальной неожиданности драугары усилили своё сопротивление, горя, взрываясь, но отказываясь отступить хотя бы на шаг. Закричал один гвардеец, затем другой. Грязные руки повалили их на землю. Ещё один германец закричал, когда по его животу, поджаривая внутренности, полоснул кем-то наспех взмахнутый факел.

Гиберник прокладывал себе путь сквозь упырей, орудуя ножкой скамейки. Другие выжившие, отчаявшись помочь своим изуродованным или обожжённым товарищам, последовали за ним через проделанную им брешь, отбиваясь от драугров пламенем. Оказавшись на открытой местности, они наконец смогли убежать от спотыкающихся мертвецов. Рассредоточившись, они стали невидимыми друг для друга в сверхъестественном тумане.

Озрикус и Гиберник не стали удерживать остальных от того, чтобы идти дальше. Пламенные факелы, которые они всё ещё держали, затухали в течение последних нескольких минут, а теперь и вовсе погасли.

— Моя сила на исходе, — запыхавшись, сказал Озрикус. — Я больше не могу поддерживать их.

— Что ж, сейчас самое подходящее время, чтобы выдохнуться, — проворчал эринец.

— Беги, если должен, друг, — запыхавшись, сказал энгл. — Но я не могу уйти. Слишком много зла будет выпущено в мир, пока Зенодот владеет этим кольцом!

Гиберник нахмурился, не зная, что делать теперь, когда он не сражался за свою жизнь напрямую.

Когда Галар отступил от Федры, она застонала, покачала головой и умоляюще посмотрела на того, кто должен был быть её слугой.

— Итак, Фригерд понимает, что Галар тоже важен?

Она крепко закрыла глаза и кивнула.

— Если Галар уберёт кляп, поклянётся ли Фригерд своей душой, что дарует ему три блага?

Она снова кивнула.

— Галар позволит Фригерд говорить. Не пытайся околдовать его.

Он вынул промокший пояс из челюстей ведьмы. Она судорожно глотала воздух.

— Фригерд должна пообещать сделать Галара великим, красивым мужчиной, — сказал дворф. — Она должна использовать свои лучшие руны, чтобы завоевать сердце Татии для Галара. Дарует ей не только вожделение, но и любовь. И Фригерд никогда не должна пытаться навредить Галару или Татии.

— Клянусь! — прошипела сквозь стиснутые зубы ведьма.

— Теперь свяжи свои слова магией!

— Связую их ею, — неохотно пообещала шведка.

— Галар удовлетворён. Знай это. Я помогу тебе забрать Андваранаут для Хейд, но после этого Галар будет свободен.

— Будь свободен, будь мёртвым, будь кем угодно, но исчезни! — прорычала Федра. Сконцентрировав волю на своих узах, она хрипло прошептала руны для освобождения, и верёвки упали. Ведьма, быстро сев, потёрла руки и ноги, чтобы восстановить кровообращение.

— Глэйёрд! — вскрикнул Галар.

Скандийка посмотрела на дверной проём и увидела покачивавшегося в нём скрюченного синекожего драуга. Она уже была готова произнести руну, но когда драуг шагнул в магическую комнату, он рухнул ничком и более не двигался. Ведьма не знала, почему.

Ну конечно! Зенодот защитил комнату для её же безопасности, всё ещё намереваясь вырвать у неё её секреты. Она вспыхнула от гнева, что грек так мало её боится, что снисходит до её защиты. И всё же она поняла, что может винить только себя. Она сделала слишком мало, чтобы заставить врага бояться её. На протяжении всей истории только страх был проверенным способом добиться уважения от врага. Это был хороший урок, наряду со многими другими, которые преподали ей ситонские ведьмы.

Ведьма собралась с духом, понимая, что дело проиграно, если она не заберёт кольцо у Зенодота. Всё остальное не имело значения.

Федра прошептала заклинание чёрных рун, и физическое изменение, которого она хотела, произошло с ней с ужасающей быстротой.

Шведка закричала, когда мучительные судороги скрутили её в позу эмбриона. На её светлой коже выросла жёсткая шерсть, а темнеющее лицо растягивалось и менялось, как глина, обрабатываемая пальцами скульптора. Уши удлинились и стали заострёнными. Когда судороги наконец утихли, могучий зверь перевернулся на живот, тяжело дыша.

Чудовищное волкоподобное существо вышло из комнаты, становясь всё сильнее по мере того, как сила Нифльхейма вливалась в него.

Зенодот стоял, глядя на море со скалыа Тиберия, улыбаясь с детским восторгом, глядя на блестящее кольцо из золота, испещрённое рунами, на своей правой руке. В ходе своих экспериментов он обнаружил, что его ограниченные знания о полезных заклинаниях представляют собой большее препятствие для задуманных начинаний, чем любые ограничения его способности пользоваться ими. Мощные заклинания, которые он ранее не мог успешно использовать, теперь можно было вызывать с невероятной лёгкостью.

Подъятие армии мёртвых было хорошим тому примером. Его предыдущие некромантические эксперименты никогда не приводили к большему, чем заставить немного пошевелиться пальцы казнённого преступника.

Зенодот упивался идеей поднять каждый некремированный труп, погребённый вдоль Аппиевой дороги, от Капуи до самого Рима. В мыслях он уже мог представить себе орду упырей, марширующих на Рим, с яростью которой не мог бы сравниться даже сам Ганнибал.

Ещё одной замечательной вещью было то, как его чувства теперь выходили за пределы его собственного тела. С помощью внутреннего третьего глаза он наблюдал, как Гай и Макрон убегают с виллы, видел, как они бегут по Виа Тиберио. Он мог бы убить их обоих одной концентрированной мыслью, но ему было забавно продлевать их неуправляемый ужас. Он, смеясь, посылал им вслед призрачные вопли, заставляя их нестись, как сумасшедших, до самой деревни Капри.

Гай и его верный пёс Макрон не найдут спасения и на воде. Тёмные твари бороздили море, и Зенодот мог призвать их, чтобы они служили его приказам — монстров со щупальцами, которыми они утаскивали на дно величайшие корабли, расы, древнее человеческой, населявшие подводные города, и являвшися экспертами в причинении пыток. Души императора, и префекта скоро будут выть от отчаяния в безысходной тьме Хараг-Колатоса.

Наслаждаясь своими фантазиями, Зенодот не обращал особого внимания на битву внутри виллы или на телохранителей, пытающихся сбежать от неё. Лишь запоздалая мысль заставила его просмотреть сцену сражения с помощью ясновидения. Он увидел, что большинство охранников были мертвы и от них осталось совсем немного; упыри всё ещё пировали на трупах телохранителей, запихивая их тёплые внутренности в свои разложившиеся челюсти костяными пальцами.

Но колдун нахмурился, заметив, что двое мужчин всё ещё живы и невредимы. Один был гвардейцем — обычный мужлан; другой…

Энгл!

Этот человек был угрозой, которую он не мог игнорировать.

Зенодот послал своим немёртвым приспешникам мысленный приказ, приказав им прекратить преследование. Это требовало его личного внимания.

Когда вездесущие звуки спотыкающихся, волочащихся и хромающих ног утихли, ирландец и энгл остановились, чтобы перевести дух в тени виноградной беседки.

— Кажется, мы оторвались от мертвецов, — с надеждой предположил Руфус.

— Они могут искать более лёгкую добычу. Очень скоро, боюсь, они поплетутся в деревню внизу.

— Но ты же колдун! Что можно с этим сделать?

— Я не колдун! — прорычал Озрикус. — Но даже если бы я им был, никакая сила меньше, чем у Андваранаута, не сможет усмирить то, что подняло само Кольцо Колдовства.

— Ты говоришь так, будто эта штука живая…

— Разница между мёртвыми и живыми меньше, чем можно предположить.

В этот момент энгл услышал над головой шорох.

Слишком быстро, чтобы её можно было избежать, с ветвей над головой, точно ловчая сеть, упала масса виноградных лоз, опутав их обоих быстрее, чем африканский питон.

Руфус боролся с их хваткой, как дикий зубр, пойманный лаквеарием*. Гибкие лозы прижали обе руки Озрикуса к его телу так крепко, что он не мог дотянуться до своего клинка. Усики, гибкие, как петля, начали его душить, не давая энглу произнести даже самое слабое руническое заклинание самозащиты.

* Тип древнеримского гладиатора, вооруженного лассо (laqueus).

Пока они стояли, пойманные в ловушку, из тумана появилась худая фигура.

— Мы снова встретились, германец, — сказал Зенодот. Теперь хорошо одетый александриец почти не походил на несчастного, которого Озрикус спас из тюремного подвала. Но ни одна часть его гардероба не интересовала Озрикуса так, как кольцо на его тонком безымянном пальце.

— Теперь я знаю, почему столь многие жаждут обладать этим кольцом, — сказал грек. — Если бы я надел его, когда впервые нашёл кольцо в Германии, то уже правил бы империей. — Он поднёс Андваранаут под самый прямой, точёный нос Озрикуса, дразня его его этой близостью. Юноша мог бы наклонить голову и коснуться его. Поддавшись порыву, Зенодот мысленно приказал виноградным лозам на шее энгла ослабнуть, ровно настолько, чтобы дать ему возможность говорить.

— Дурак! — задохнулся германец. — Разве ты не видишь, что кольцо овладевает тобой?

— Я действительно что-то чувствую, и это ощущение очень приятное.

— Ты никогда не сможешь быть хозяином Андваранаута. Тебе не хватает внутренней силы, и ты всего лишь раб его злого влияния.

— Как я могу быть рабом, если способен делать всё, что захочу? Если часть его влияния пагубна, я приму меры, чтобы избавиться от этого.

— Ты говоришь о мерах, которые касаются ведьмы Федры?

— Да, Федра. Пока она может с пользой обучать меня, я могу позволить ей жить. Я делаю тебе то же предложение, Озрикус. Твой отец знал о кольце больше, чем кто-либо. Сколь многому он тебя научил? Сравнение твоих показаний с показаниями ведьмы должно оказаться полезным.

Озрикус знал, что властолюбивый дурак был обречён, но какой щё дополнительный вред он намеревался причинить, прежде чем Андваранаут погубит его злую жизнь? Чтобы выиграть время, германец притворился заинтересованным:

— Я предпочитаю жить, а не умирать, — начал он, затем замолчал, как будто с изумлением глядя на что-то за плечом Зенодота. Автоматически, маг повернул голову. Когда он это сделал, энгл выкрикнул руну ужаса.

Страх, который охватил Зенодота, нарушил умственный контроль грека над лозами, и Озрикус почувствовал, как они ослабли. Но колдун стряхнул с себя ужас и рявкнул:

— Стянуть!

Лозы затянулись, как скользящие узлы, перекрывая кровоток к рукам и ногам обоих мужчин и начиная их медленное удушение.

— Дурак! — сказал греческий колдун. — Ты предпочитаешь смерть сотрудничеству?

Глаза рунного воина сверкнули вызовом.

— Ясно. Ты сделал свой выбор. Ты будешь умирать очень медленно. До сих пор я сдерживал своих зловонных слуг. Теперь я дам им разрешение пировать. Молись, чтобы тебя задушили, прежде чем упыри придут на кормёжку.

Внезапно какое-то серое пятно мощно ударило мага сзади. И он, и это нечто покатились по траве, их очертания были размыты густым туманом. Но сквозь него Озрикус различил короткую схватку, услышал рычание, а затем раздался громкий треск вспыхнувшей молнии. Человек, и зверь закричали в унисон — один как человек, а другой как животное.

Озрикус, всё ещё наблюдая за происходящим, различил звериные очертания волка, склонившегося над распростёртым формой Зенодота. Существо рвало грудь грека, с лихорадочной поспешностью заглатывая куски кровавого месива.

Затем существо атаковало руку Зенодота, на которой находился Андваранаут, его мощные челюсти яростно вцепились в неё. С душераздирающим треском конечность оторвалась у локтя. С добычей в клыках, оборотень ускакал прочь в туман.

Глава XXV

Андваранаут

Без Зенодота, который мог их контролировать, виноградные лозы безвольно повисли вокруг конечностей пойманных в ловушку людей. Увы, к тому времени, как им удалось распутаться, волк уже давно исчез, и туманный воздух наполнился шорохом волочащихся шагов драугаров, ищущих добычу.

Обутая в сапог нога Руфуса сбила с ног первого, когда тот появился из тумана. Затем, вооружившись статуэткой-дубиной, которой пользовался Озрикус, он начал наносить удары, как скандийский берсерк.

— Верни это чёртово кольцо! — крикнул Руфус Озрикусу. — Я буду держать эту гниль подальше от тебя так долго, как только смогу!

Энгл колебался, чтобы бросить друга, но знал, что гвардеец прав.

— До встречи в Вальхалле! — воскликнул он и бросился мимо растерзанного тела Зенодота.

Туман, густо висевший над рощей на склоне утёса, вынуждал Озрикуса проявлять всё своей мастерство следопыта, заставляя его двигаться медленно — хотя все чувства чувство подталкивали его к максимальной поспешности.

Он заметил тёмное пятно на траве и опустился у него на колени. Когда он коснулся его, оно окрасило его пальцы в алый цвет. Его запах был безошибочным.

Кровоточащая рука Зенодота оставляла след за убегающим оборотнем. Он предположил, что Федра не могла использовать кольцо в форме оборотня, поэтому она будет стремиться вернуться в человеческий облик — и это даст ему шанс выскочить из тумана и убить её. У него едва ли был план; он просто позволял богам направлять себя, открывая свой разум и дух, чтобы они могли использовать его наилучшим образом. Он почувствовал, что его побуждают подняться и продолжить поиски.

Затем, задолго до того, как он ожидал, его поиски оказались завершены.

Из тумана материализовалось строение, которое выглядело как небольшой каменный дом в римском стиле. Подойдя ближе, он понял, что это дом был предназначе не для людей, а для богов — большое святилище. На полпути вверх по парадным ступеням, распростёртая на них без сознания, лежала Федра. Она снова приняла женский облик, рядом с ней покоился кровавый трофей, сорванный с мёртвого тела Зенодота.

Озрикус осторожно приблизился, держа гладиус наготове. Стоя над девушкой, он увидел, что её окровавленная рука сжимает живот, зажимая рану, похожую и на разрыв, и на ожог. Как теперь выяснилось, кровь, по пятнам которой он следовал, принадлежала не только убитому магу. Теперь стал ясен смысл вспышки молнии, которая предшествовала смерти Зенодота, — то был колдовской взрыв, который смертельно ранил колдунью-волчицу.

Он прижал указательный палец к её подбородку и почувствовал пульс, который всё ещё слабо бился. Иронично, подумал он, что предмет её долгих поисков теперь лежит в пределах досягаемости со всей его силой, которая ей нужна, чтобы спасти свою жизнь, но она была слишком слаба, чтобы использовать её. У ведьмы не было шансов без исцеления лимрунаром. Но гораздо хуже, чем просто физическая смерть, будет то, что настигнет её за вратами жизни.

Когда создание Хейд откроет глаза, она обнаружит себя босой и нагой на тернистой тропе, уходящей за горизонт. Ей предстоит крутой спуск, освещённый вулканическим огнём, ведущий прямиком в пыточные ямы, где правит богиня Хель, а прислуживающие ей тролли обрекают жертв на нескончаемые муки.

Волевым усилием он отвернулся от обречённой девушки и с отвращением поднял отрубленную руку Зенодота.

На ней всё ещё было Кольцо. Наконец-то вот оно, сокровище, к которому так стремился Озрикус. Скольким же людям пришлось умереть ради того, чтобы он завладет им. Но опасаясь за спасение собственной души, он не смел даже прикоснуться к нему — а использовать его означало бы полное самоуничтожение.

Ему нужно было вернуть его в Германию и найти там тайник для кольца. Простого сокрытия будет недостаточно. Его нужно было запечатать, используя самую сильную магию.

Предупреждённый инстинктом, он внезапно развернулся.

Они вышли из тумана плотной массой, два десятка драугаров, если не больше, отрезая любое отступление спереди или по флангам. Он поспешно поднялся по оставшимся мраморным ступеням и пересёк похожий на платформу пол святилища, миновав бронзовую статую Геркулеса.

Он резко остановился у затянутой туманом задней части святилища — над отвесным обрывом, под которым плескалось Тирренское море.

Озрикус развернулся, чтобы встретиться лицом к лицу с драугарами. Если он будет сражаться, то умрёт. Кольцо останется лежать там, где его уронили, чтобы впоследствии продолжить творить зло, когда его случайно подберёт какой-нибудь раб или солдат. После того как драугары сожрут его плоть, они спустятся с горы и убьют всех на острове Капри. Изуродованные останки полусъеденных несчастных также станут драугарами. Если весь остров окажется населён драугарами, ограничит ли это опасность?

Нет. Он знал много историй о драугарах, в том числе и о том, что нежить не может утонуть и не боится водных глубин. Драуг, который не найдёт себе людей в пищу, может броситься в море, и ветер с волнами перенесут его к другой земле. Тогда убийства начнутся снова. Чем больше драуг атаковал, тем больше себе подобных он мог создать.

Сможет ли Римская империя справиться с этой опасностью? Озрикус сомневался в этом. Эти южане ничего не знали о таких монстрах Севера; паника помешает им действовать сообща и вовремя.

Если драугары продвинутся за пределы Италии, они покроют эти земли в таком числе, что даже германцы со всеми своими племенами, собранными вместе, не смогут противостоять этому нашествию.

Что такое судьба души одного человека перед лицом конца всего живого?

Теперь Озрикус понял, что он стоит на таком же распутье, где много десятилетий назад стоял Лодерод.

Его учитель тоже поклялся никогда не носить кольцо. Но мир не был идеальным местом. Лодерод не мог закрыть глаза на страдания, что окружали его повсюду. В этом заключалась его дилемма.

У него была сила, способная помочь многим, но если бы он это сделал, то погиб бы сам. Он принял эту цену и использовал кольцо против многочисленных могущественных врагов Германии на протяжении более ста лет. Он научился уклоняться от побуждений кольца, направленных на то, чтобы его убить, но не мог вечно избегать смерти.

Лодероду понадобились годы, прежде чем он почувствовал себя вынужденным надеть кольцо.

Озрикус чувствовал себя вынужденным сделать то же самое в первый час своего первого дня обладания им.

Он позволил богам направлять себя и думал, что отчётливо слышит их наставления. Судьба избрала его хозяином Андваранаута. Если он прислушается к голосу богов, Готтердаммерунг не начнётся сегодня.

Озрикус сорвал кольцо Андваранаут с окровавленной руки Зенодота и надел его. Он вскрикнул, когда удивительные энергии золотого перстня влились в него. Он опустился на колени и вцепился в маленький алтарь Геркулеса внутри святилища, борясь с потрясением своего разума и духа. Мощь кольца так сильно жгла его душу, что он испугался, как бы она не поглотила его целиком.

Из-за мрака раздался крик. Неужели драугары нашли ещё одного живого человека, чтобы убить? Он подумал о гвардейце Руфусе Гибернике.

На мгновение Озрикус взял верх над своим маленьким золотым противником и собрался с духом, чтобы встретиться с толпой немёртвых палачей. Ранее он читал руны, чтобы разрушить заклинание, которое оживляло драугаров — и потерпел неудачу. Но это было раньше, когда Озрикус не носил Кольцо Колдовства…

— Хлаой науйур к’вар ньятра ваэла ватта Лод! — прокричал он голосом, похожим на шум штормового прибоя. — Дерен ог бинделзер!

Поток силы Андваранаута, хлынувший через его душу, ошеломил его и перехватил дыхание. Наконец боль замедлилась и прекратилась, как вода, вылившаяся из сосуда.

Озрикус, спотыкаясь, подошёл к передней части святилища. Там он увидел драугов, слабо покачивающихся на тонких, истощённых ногах, падающих на травянистую лужайку целыми группами, как сухие осенние сорняки под косой садовника.

Вместе с триумфом бьяргрунара туман рассеялся — как будто поднималась одна за другой несоклько прозрачных занавесей. Сцена, которую открыли эти занавески, была полем гниющей смерти.

Невольно его взгляд переместился на тело женщины.

Женщина, как и он, колдунья.

Женщина, как и он, уже проклята.

Проклята!

Он старался не думать о том дне, когда умрёт, не думать о муках, которые ждут его, когда эта смерть неизбежно наступит.

Глядя на неё, он поражался, как упорно её молодое тело цепляется за жизнь, как паук, крепко держащийся за палец, который вот-вот стряхнёт его в огонь. Почему эта ведьма не должна умереть и быть проклятой? Сделала ли Федра хоть что-нибудь стоящее за всю свою жизнь? Но всё же он знал о том, как создавались ведьмы. Её, должно быть, забрали из семьи ещё ребёнком и учили творить только зло. После такого жизнь этого сбитого с пути ребёнка продолжалась как преступление против божеских и людских законов. Разве не каждая ситонская ведьма была проклятием для мира? Не будет ли правильным на самом деле ускорить её уход? С беспомощным состоянием Федры ему даже не понадобится смертоносное заклинание, чтобы свершилось правосудие.

Он вытащил свой меч…

Непрошенные старые обиды и несправедливости ожили в груди Озрикуса, как тлеющие угли, в которые подбросили новых дров. Он увидел Херемода, убийцу его родителей и братьев, поработителя его сестёр. Он видел, как сам поражает короля огненным копьём, слышал крики боли Херемода. Снова и снова он убивал своего врага, но при каждой смерти Андваранаут возвращал его душу обратно в истерзанную оболочку, чтобы тот умирал снова и снова.

Озрикус увидел Рим, растоптанный рыжеволосыми полчищами Германии. Единственный человек возглавлял северные толпы — он сам. Сокровища Рима наполняли повозки завоевателей; его женщины, осиротевшие, овдовевшие рабыни с верёвками на шеях, спотыкаясь, шли за победоносным войском.

Он увидел…

Нет!

Озрикус знал, что Кольцо деформирует и развращает тех, кто его носит, но недооценил, насколько соблазнителен и тонок его зов. Он должен был овладеть им, как Лодерод, прежде чем оно сделает его безумным жестоким существом, живущим ради мести. Он вспомнил чёрную рунную песнь своего наставника для усмирения Андваранаута; ни одна белая руна не имела какой-либо власти над этим ужасным кольцом.

Озрикус опустился на колени и окунул пальцы в кровь Федры, священную кровь Скефа, которая почти перестала течь. Кровь мёртвых была бесполезна. Ему нужна была её кровь, пока она не перестала быть кровью живых.

Встав, он снова почувствовал давление воли кольца на свою собственную. Рунный воин поднялся обратно в святилище и опустился на корточки над полом. Дрожащими руками он начертал серию рун, которые он надеялся никогда не использовать — Чёрные руны, которые не моглии причинить вреда уже потерянной душе.

— Олмот! — с болью крикнул он в воздух и в землю. — Рейбатод! Эрана хьерварт блокк! Затхо гагнрадмтсогнир!

Озрикус изо всех сил стремился произнести руны, которые даровали бы ему власть над кольцом Хейд, в то время как перестень из золота двергов боролся, чтобы извратить уставшую волю человека в соответствии со своим собственным замыслом.

— Асатод! Ньярл-Ахотег! — с вызовом завопил он.

Голос Озрикуса затих, когда он почувствовал, что Чёрная руна Хейд ослабевает. Ощущение чуждой воли, воюющей с его собственной, исчезло, как гнев привязанной собаки, решившей прекратить свою борьбу.

Тёплая энергия, которая пронизывала его тело, ослабла, как будто Андваранаут тоже был на мгновение ослаблен битвой воль. У Озрикуса закружилась голова; преодолев силу, которая стремилась сделать его своим рабом, он рассеял как её мощь, так и свою собственную.

Озрикус немного отдохнул, восстанавливаясь после тяжёлого испытания, затем устало поднялся на ноги. Он взглянул на раненную жрицу Хейд. Часть его всё ещё хотела убить её… но остальная часть знала, что это будет первый шаг по тёмному пути, на который его направлял Андваранаут. Он вздохнул, покачал головой, и то, что сделал после этого, удивило даже его самого. Он опустился на колени и взвалил бесчувственную ведьму себе на плечи.

Озрикус поднялся на нетвёрдых ногах и, спотыкаясь, спустился по ступеням храма в сад, направляясь обратно к вилле Юпитера. Он не прошёл и десяти метров, когда ему показалось, что он услышал, как Руфус Гиберник зовёт его по имени. Энгл собирался ответить на крик своего друга…

…когда боль взорвалась в него в затылке. Перед глазами замелькали чёрные звёзды, когда он рухнул на колени, а затем его зрение растворилось в темноте и забвении.

Руфус увёл личей от Озрикуса, но они всё ещё следовали за ним. Немного оторвавшись от них, он остановился, чтобы перевести дух. Внезапно его ближайший преследователь рухнул. И как только тот упал на землю, адский туман начал рассеиваться. Теперь можно было увидеть и другие трупы, упавшие вслед за первым. Осторожно он шагал среди неподвижных тел, не обнаруживая в них ни проблеска жизни.

Далее он отправился искать Озрикуса, проходя по пути мимо множества гниющих мертвецов. Вскоре он нашёл кровавый след, по которому шёл Озрикус, и догадался, что он может привести его к волку, которого он должен был убить. На приморском утёсе он подошёл к маленькому уединённому святилищу, которое, как казалось, было посвящено римскому человеку-богу, Геркулесу.

Эринец мрачно улыбнулся. Это был римский бог, который нравился ему больше всего. Какой гладиатор получился бы из этого парня!

Руфусу показалось, что он мельком увидел Озрикуса, пробирающегося между кустами в саду, и окликнул его по имени. Здоровяк ожидал ответа или того, что германец снова появится в поле зрения через мгновение, но ни того, ни другого не произошло.

Какой-то внутренний инстинкт бил в его сердце, как в гонг. Он должен был чувствовать себя намного лучше после падения ходячих мертвецов, но был далёк от спокойствия. Прежде всего требовалось найти волка-убийцу.

Руфус побежал к тому месту, где, как ему показалось, он видел молодого германца. Там лежал не только Озрикус, но и Федра. Они рухнули вместе, сплетясь в единый узел, и выглядели либо мёртвыми, либо пребывающими без сознания.

Сзади раздался тонкий, скулящий смех.

Руфус, повернувшись, увидел, как Галар выходит из-за колонны в святилище. Солнце поблёскивало на его руке. На пальце маленького человечка было надето ярко блестящее золотое кольцо.

— Ты! — пробормотал эринец. — Это дельце с каждой минутой становится всё безумнее!

— Фригерд пала; Галар свободен, — прохихикало крошечное существо. — С этого дня Галар служит Галару!

— А ты как относишься к этому безумию, коротышка? — спросил озадаченный бывший гладиатор.

— Галар относится этим! — Он торжествующе продемонстрировал Андваранаут. — У Галара нет души, а того, у кого её нет, нельзя запереть в Нифльхеле. Я буду носить кольцо, стану великим и могущественным и никогда не умру!

— Полегче, — успокаивающе произнёс секутор. Он не знал, как, но карлик должен быть частью всего этого нечистого магического дела, которое тут происходило. Он был еще одним колдуном? Каким образом этот уродливый обломок вписывался во всю остальную кучу осколков разбитого горшка?

— Убери эту штуку, — мягко прошептал гвардеец. — Она тебе не принадлежит и очень опасна.

Двергсон отступил, нахмурившись.

— Галару будет правильно взять Андваранаут. Народ его отца сделал Кольцо. С Кольцом Галар станет королем, а Татия его королевой!

Татия?

Руфус вздрогнул. Молот Луга! Девчонка говорила правду! Галар действительно преследовал ее, он был тем, кто ее терроризировал. Он даже... Боги! Этого было достаточно, чтобы захотеть убить этого человека — если безобразного уродца вообще можно было назвать человеком.

— Фригерд пообещала Галару сделать его возлюбленным, которого ищет сердце Татии. Но поскольку у меня есть Кольцо, Галару не нужна помощь Фригерд. С сегодняшнего дня Галару не будет отказа ни в чем, чего бы он ни пожелал!

— У меня есть несколько вопросов, — сурово сказал эринец. — Если мне не понравятся твои ответы, сегодняшний день станет днём твоей смерти.

— Нет, — сказал Галар. — В этот день умрет Руфус. Смертельный бой решит, кому принадлежит Татия! Гуйюки-вартоссонар-Фафнир! — прокричал коротышка со ступеней святилища.

После рунного заклинания Галара в маленьком существе произошла быстрая перемена. Эринец застыл на месте от изумления.

Галар быстро становился крупнее, а его грубая кожа становилась всё более жесткой, и даже чешуйчатой. Его мешковатая одежда наполнилась и растянулась до предела, а затем разорвалась, явив живот, похожий на брюхо нильского крокодила. Костная структура карлика расширялась, деформировалась, искажалась. Его череп тоже увеличивался, челюсти расширялись и выдвигались вперед, наполняясь длинными, похожими на шипы зубами. Он выглядел так, будто превращался в какую-то рептилию!

Любой человек, видевший в своей жизни меньше чудес, чем Руфус Гиберник, продолжил бы стоять в ошеломлении, пока не стало бы слишком поздно. Но закаленный в боях секутор стряхнул с себя минутное оцепенение и прыгнул вперед с гладиусом наготове.

Бдительное существо увернулось, но испачканный клинок воина задел одну из его чешуйчатых рук. Металл заскрежетал по чешуе, как сталь по точильному камню, но нанесенная рана не была фатальной. Из нее вытекла лишь капля чего-то, напоминающего зеленоватую желчь.

Уязвлённый монстр отступил на несколько шагов, все еще глядя на ирландца с убийственной решимостью. Длинный синий язык мутанта высунулся наружу, его раздвоенный кончик быстро вибрировал. Галар все еще рос и теперь уже был ростом с Гиберника. Его обхват тоже увеличивался, а шкура утолщалась, образуя живую броню. На конце его позвоночника даже начал появляться хвост.

«Проклятье!» — подумал Гиберник. На свет рождался дракон.

Дракон!

Гиберник пошел в быструю атаку, но он мог бы с таким же успехом тыкать мечом в камень — настолько твердой была чешуя дракона. Галар нанёс несколько ударов по голове мечника передними лапами, на одной из которых, за когтем, поблескивало Кольцо Колдовства.

Но движения дракона не могли быть движениями инстинктивного хищника. Руфус сомневался, что карлик когда-либо прежде принимал такую необычную форму. Пропорции и координация его расширяющегося тела все еще казались ему странными. Гиберник, решив не давать зверю времени, чтобы набраться опыта, продолжил яростно бить по нему. Его дикие удары наносили небольшой вред, но они перехватили инициативу Галара и заставили его реагировать на движения нападающего.

Неожиданно существо ударило когтистой лапой. Гиберник вовремя увернулся, чтобы избежать серьезной травмы, но когтистый палец оставил красную борозду на его правом бедре.

Секутор мстительно рубанул по морде дракона, которая теперь возвышалась над ним на целый фут. Когда преобразившийся карлик вздрогнул и отшатнулся назад, мечник решил ослепить могучего монстра. Он сосредоточил свои атаки на глазах монстра со щелевидными зрачками, но попал только по когтистым лапам Галара, которыми тот защищал лицо.

Дракон внезапно развернулся, взмахнув хвостом как цепом. Гиберник попытался перепрыгнуть через него, но оказался слишком медлителен. Чешуйчатый придаток с громким лязгом ударил по его левой поножи.

Удар нанес ему сильный ушиб, но гвардеец удержался на ногах и отступил, укрываясь внутри святилища за бронзовой скульптурой Геркулеса. Руфус отдал должное этому чудовищу; его прием с хвостом был весьма хитрым. Галар быстро учился использовать свое незнакомое вооружение. Эринец должен был побыстрее нанести смертельный удар, иначе он окажется заметно слабеее врага – и очень, очень мертвым.

С ревом, похожим на звук медной трубы, монстр бросился на него, навалившись всем своим весом на статую. Бронзовая фигура пошатнулась, а затем рухнула назад. Руфус вовремя отскочил, но усилие вызвало жгучую боль в его раненой ноге. Прихрамывая, он спустился по ступеням святилища на лужайку, оставив инициативу Галару.

Дракон последовал за Гиберником, загнав его в угол у густой изгороди из терновника. Ревя, как дракон, которого он напоминал, Галар воспользовался своим преимуществом, атакуя когтями, похожими на летающие кинжалы.

Руфус увернулся от него и мучительно захромал обратно внутрь святилища, полагая, что его небольшое пространство даст преимущество ему, а не его более крупному нападающему. Он доковылял до дальнего конца святилища с низким потолком, но теперь бывший гладиатор оказался в ловушке, так как храм с этой стороны выходил на морской утес.

Руфус услышал позади себя глухой удар и животный крик боли. Галар рванулся к нему, но, непривычный к своему огромному росту, сильно ударился головой об архитрав святилища. Пока ошеломленный дракон шатался, он увидел свой последний и мимолетный шанс нанести решающий удар.

Держа меч как дротик, он сделал выпад, надеясь, что горло дракона менее защищено, чем его грудь. Но случайное пошатывание Галара, явно ошеломленного ударом по черепу, заставило клинок соскользнуть с его шеи. Теперь Руфус был безоружен, но когда дракон, спотыкаясь, шел к нему, он нырнул под руку Галара и схватил ее. Заблокировав одну чешуйчатую лодыжку своей ногой, он резко дернул и сместил весь свой вес вперед, используя бросок, которому его научил греческий борец.

Плохо координирующий свои движения дракон рухнул на мраморный пол, его собственная инерция заставила громоздкую тушу перекатиться через край платформы в пустоту.

Скорбный рёв сопровождал падение Галара до самого низа, где он ударился и отскочил от омываемых морем скал у подножия утеса Тиберия.

Гиберник видел его сломанное тело далеко внизу, соскальзывающее с валунов и исчезающее под волнами и пеной.

Эпилог

Проклятый

— Почему ты такой угрюмый? — спросил Руфус Гиберник своего друга, Марка Англия Озрикуса. — Разве мир не стал лучше, когда Кольцо и Галар оказались на дне Тирренского моря?

У этих двух мужчин, одного и того же варварского типа, было много общего. Они отодвинули в стороны простую мебель в доме Гиберника и теперь сидели, скрестив ноги, на коврах. Рядом с ними стояла сытная трапеза из овощей и мяса. Это был их последний совместный обед перед тем, как германец отправится в свой долгий поход на север.

— Хотелось бы на это надеяться, — мрачно ответил Озрикус. — Император хорошо тебя вознаградил? — спросил он, меняя тему. Бывший гладиатор рассказал довольно приукрашенную историю о том, как он один выжил в битве и обеспечил поражение мага.

— Калигула сильно испугался на Капри, — ответил Руфус. — На самом деле я не могу сказать, был ли он рад тому, что Зенодот мертв, или нет. В любом случае, «из благодарности» он дал мне жалкие несколько тысяч сестерциев и повысил до оптия. Если бы я знал, что он будет таким скупым, я бы набил еще один мешок добычей с виллы Юпитера. Впрочем, навряд ли я утащил бы еще больше при своей-то побитой ноге, пока твоя магия ее не вылечила. — Руфус осмотрел свою обнаженную ногу, отмеченную теми странными глифами, которые, как утверждал энгл, он использовал, чтобы исцелить его рану.

Хотя Руфус улыбался, у него было нехорошее предчувствие, что с таким императором у Рима дела плохи. Гай сумел взять себя в руки и устроил большое представление, похоронив прах своей матери и брата в мавзолее Августа, но странная депрессия помешала ему посетить похороны Антонии. Рим, неправильно истолковав его настроение, стал судачить о том, как он беззаботно наблюдал за ее погребальным костром из высокого окна во время обеда.

С кухни донесся грохот перевернутой мебели, падающих горшков и сковородок, сопровождаемый женским рычанием. Мгновение спустя вошла Татия, удерживая одной рукой кувшин с вином, а другой волоча Федру за прядь ее золотых кудрей. Иберийка заставила шведку девушку опуститься на колени и сказала:

— Она не делает ничего, что ей говорят; ее следует высечь!

Озрикус сурово обратился к своей пленнице:

— Девушка, ты хоть понимаешь, сколько милосердия к тебе уже было проявлено?

Федра встала и свирепо посмотрела на энгла. Татия, опустившись на колени рядом с Гиберником, налила ему чашу цекубского вина. В отличие от Федры, ее движения были грациозны. Позади нее шведка отвернулась от человека, который называл ее своей «взятой на копьё» пленницей, кипя от негодования.

Бывший гладиатор бросил на Федру оценивающий взгляд, и не в первый раз. На ней была короткая туника служанки, волосы распущены и небрежно расчесаны. Гиберник заметил, что она часто опускала подол своей юбки, чтобы прикрыть левое бедро — без сомнения, смущенная меткой, которая была на нем. Руфус нашел энгла без сознания недалеко от святилища Геркулеса, рядом с ним, там, где он упал, лежала без сознания блондинка. Видимо, Озрикус нес девчонку к вилле, когда его подстерег Галар, который оглушил его и стащил кольцо с его пальца. После того, как Руфус привел германца в чувство несколькими резкими пощечинами, они вдвоем, неся обнаженную блондинку, вернулись на виллу, чтобы отдохнуть — что дало Гибернику возможность немного помародерствовать. Бывший секутор спросил энгла, почему он пощадил столь опасного врага, но в ответ услышал лишь, что у него была для этого веская причина. Но не волнуйся, заверил энгл Руфуса, он положил конец ее магическим глупостям, поместив на ее бедро Черную руну, подобную той, которой Федра пометила его грудь несколькими днями ранее.

Гиберник, наслаждаясь вином, заметил, что Татия странно смотрит на него.

— О чем ты думаешь, любовь моя? — спросил он.

— Ни о чем, хозяин, — ответила она. — Я только благодарна, что Галар наконец ушел.

Неожиданно секутор протянул руку и притянул иберийку к себе. Он прижал свою чашу с напитком к ее рту, а затем слизнул сладкий напиток с ее поднятых губ. Девушка нашла его грубые ухаживания захватывающими и обхватила толстую шею Руфуса руками, накрыв его рот своим.

Однако Гиберник почувствовал, что в ее поцелуях есть нотка боли. Ему хотелось бы знать ее мысли, но он умел читать мысли женщин не лучше, чем любой другой мужчина.

На самом деле Татия думала, что она принадлежит тому, кто никогда по-настоящему не позволит себе принадлежать ей или какой-либо другой женщине. Она знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что любить Руфуса Гиберника означало также принять этот факт.

Татия очень старалась это сделать. Но будет ли возможно продолжать в том же духе вечно, или хотя бы дольше, чем до послезавтра?

— Почему ты пощадил меня, энгл? — потребовала Федра. — Чтобы ежедневно унижать меня? Чтобы выставлять меня на всю Германию как боевой трофей? Чтобы быть осужденной и публично побитой камнями как колдунья? Ха! Ты такой же колдун, как и я!

На самом деле энгл совсем не был уверен, каким должен быть его ответ. Его решение не убивать эту женщину было эмоциональным, за ним не стояло никакого рационального плана. Все, что он знал, это то, что какой-то внутренний голос предупредил его не наносить удар.

Теперь, спустя несколько дней, он понял, что у них двоих есть что-то общее. Она была единственной женщиной, которая могла понять его собственную боль, потому что разделяла ее с ним. Но он беспокоился, что настоящая причина была в том, что она была самой красивой женщиной, которую он когда-либо встречал. Ему не нравилось проявлять слабость, а чрезмерная любовь к женщинам привела многих мужчин к разорению. Ему придётся быть очень осторожным, чтобы не повторить их судьбу. Он решил говорить от разума, а не от сердца.

— Причина, по которой я пощадил тебя, проста, — сказал он. — Я не могу отрицать факт своего колдовства. Поскольку я не могу отказаться от него, я должен пользоваться им хорошо, пока живу, и мне нужно понять его полностью. Живая, ты сможешь научить меня тому, что знаешь о Черных рунах, а также об их создании.

— Зачем такому человеку, как ты, нужна или желательна власть над темной силой? — спросила она, подозрительно нахмурившись.

— Слишком долго культу Хейд и его союзниками позволялось атаковать божественный порядок в Мидгарде. Слишком часто Лодерод вел войну с ними, пребывая в обороне. Инициатива не должна оставаться за носителями зла, и мне сложно об этом не думать. Твое знание их путей и обычаев — это оружие, которое больше всего нужно мне, чтобы победить их.

Федра вызывающе подняла подбородок. Неужели этот человек думал, что она будет служить ему против своего собственного народа?

Но затем, когда его слова дошли до нее, она задумалась. Так ли многим ли она обязана своим бывшим учителям? Они убили ее родителей, сделали ее своим инструментом, научили ее смело использовать Черные руны и лишили ее всякой надежды. Даже если бы она могла сбежать из своего нынешнего плена, какая польза от нее была бы для них в ее нынешнем состоянии? И что могло бы удалить ослабляющую руну с ее плоти, кроме силы самого потерянного Андваранаута?

Она горько засмеялась. Ведьмы не прощают неудач и беспомощности. Какая им польза от нее, кроме, возможно, того, чтобы произвести с её помощью на свет как можно больше детей Крови? Жалкая судьба! Вероятно, ей будет лучше с энглом.

Взгляд Федры блуждал по освещенному окну. Все, на кого она когда-либо полагалась, рано или поздно предавали ее. Она никогда не жила своей собственной жизнью. Ее всегда использовали как деревянную фишку в игре богов и людей. И это была ужасная игра. Однажды она должна была обрушить и небеса, и землю в общую погибель.

Погибель, называемую Готтердаммерунг.

Слушая перебранку Федры и Озрикуса, Руфус вспомнил, насколько они оба на самом деле молоды. Он чувствовал что-то между этой парой — возможно, судьбу. Это было очевидно для всех, кроме — как казалось — их самих.

С одной стороны был Озрикус, приводящий логические причины, по которым у него не было другого выбора, кроме как держать девчонку своей страсти постоянно рядом с собой. С другой стороны была Федра, протестующая против своей несчастной участи и плохого обращения, но говорящая тоном, который звучал неискренне. Они оба были надломленными людьми, и обоим требовалось исцеление. Смогут ли они когда-нибудь быть добры друг к другу, оказавшись выросшими на такой иссохшей почве? Или их боль просто будет сложена вместе? Гиберник не мог дать хороших шансов на счастливый исход, но случались и более странные вещи.

И у самого эринца хватало собственных странных историй, которые он мог бы рассказать. Если у него и будет хороший повод обзавестись кучей внуков, так это возможность поведать им, как он сражался и убил дракона. Даже герои древности не могли бы сравниться с Руфусом Гиберником.

Он услышал, как Озрикус потребовал чашу вина. Федра, с покорным вздохом, взяла кувшин и наполнила его сосуд. Когда она подала его ему в загорелые руки, ее взгляд скользнул по его лицу — в посиках чего? Одобрения? А тем временем его глаза были прикованы к ней, впитывая ее красоту и грацию, в надежде найти в ней... что-то большее. Эринец не мог не заметить такие острые взгляды.

Для человека из Эрина любовь на самом деле была простой вещью. Не нужно было слишком много думать о ней. Как солнце и ветерок, она приходила, когда хотела прийти, и пока она была у тебя, ею нельзя было управлять, а только наслаждаться. Он надеялся ради них обоих, что они узнают этот простой секрет до того, как поубивают друг друга.

Другие рассказы цикла

Роберт Прайс Предисловие. Меч Аватара

1. Ричард Тирни Меч Спартака — лето 27 года н. э.

2. Ричард Тирни Пламя Мазды — осень 27 года

3. Ричард Тирни Семя Звёздного бога — осень 31 года

4. Ричард Тирни Клинок Убийцы (ранняя версия с Каином-Кейном К. Э. Вагнера) — январь 32 года

4. 1 Ричард Тирни Клинок Убийцы (переработанная версия с Нимродом) — январь 32 года

5. Ричард Тирни, Роберт Прайс. Трон Ахамота — осень 32 года

6. Ричард Тирни Барабаны Хаоса (роман) — весна 33 года. Части 1, 2, 3, 4, 5, 6

6.1. Ричард Тирни В поисках мести (стихотворение)

7. Роберт Прайс Изумрудная скрижаль

8. Роберт Прайс Гробница титана

9. Ричард Тирни Душа Кефри — весна 34 года

10. Ричард Тирни Кольцо Сета — март 37 года

11. Гленн Рахман Наследник Тьмы (роман-вбоквел, без участия Симона) — 36-37 год. Части 1, 2, 3, 4

12. Ричард Тирни Червь с Ураху, части 1, 2, 3, 4 — осень 37 года

13. Ричард Тирни. Проклятие крокодила — февраль 38 года

14. Ричард Тирни Сокровище Хорэмху — март 38 года ч. 1, 2, 3

15. Роберт Прайс Секрет Нефрен-Ка — 39 год

16. Ричард Тирни Свиток Тота — январь 41 года

17. Ричард Тирни Драконы Монс Фрактус — осень 41 года

18. Гленн Рахман, Ричард Тирни Свадьба Шейлы-на-гог — день летнего солнцестояния 42 года

19. Гленн Рахман Путь дракона (роман). Части 1,

20. Гленн Рахман Пёс херусков — весна-осень 47 года

21. Ричард Л. Тирни, Гленн Рахман Сады Лукулла (роман) — осень 48 года. Части 1, 2, 3, 4.

22. Роберт Прайс Культ кастраторов

23. Ричард Л. Тирни Столпы Мелькарта — осень 48 года

Перевод В. Спринский, Е. Миронова