Терри Пратчетт. Обитатель ночи

Терри Пратчетт

Обитатель ночи

Night Dweller, 1965

Космос — это океан. Я вспоминаю об этом сейчас, когда наблюдаю за армадой голубых нисферов, плывущих навстречу солнечному ветру. Они направляются к Солнцу, чтобы в безопасности погреться на золотистых отмелях. Даже они спасаются бегством от бури.

Кроме тихих вздохов нисферов, здесь слышен лишь постоянное шипение космоса. Ни писка, ни визга, ни рокота, означавших бы бурлящую жизнь на тверди небесной. Мы только что миновали орбиту Плутона, а «Ухо» молчит уже несколько дней.

Донован стоит, глядя в иллюминатор, крепко сцепив руки за спиной. Он тоже смотрит на вздымающиеся паруса и, возможно, думает о том же, что и я. В углу «Ухо» тихо шепчет себе под нос звуки космоса, похожие на рокот волн на берегу далёкого моря.

Я возвращаюсь к журналу и продолжаю отчёт. На самом деле докладывать не о чем.

Сегодня — термин нелепый, но необходимый — мы израсходовали восемь тюбиков концентратов и прикончили семнадцатый резервуар с водой. Сейчас мы находимся в трёхстах шести миллионах пяти десятых милях от Земли или в сорока миллионах миль за орбитой Плутона. Оба расстояния равно бессмысленны. Последняя топливная ракета настигла нас вчера и следовала по параллельной траектории в миле от нас. Из-за необходимых манёвров с нашей стороны мы использовали дополнительное топливо, поэтому я отключил и сбросил второй и седьмой баки. Конец отчёта.

Никто у нас на борту не любит тишины. Обычно «Ухо» улавливает множество звуков; я полагаю, что военные моряки на Земле разработали аналогичный, хотя и примитивный метод прослушивания звуков, издаваемых рыбами. Можно отличить одного обитателя космоса от другого по почерку в радиошуме. Но сейчас «Ухо» молчит, ибо вся космическая живность сбежала внутрь, на отмели Солнечной системы, подобно тому, как рыбы бегут к рифу при приближении акулы. Космос пуст, безмолвен — какую тёмную тварь он ждёт? Мы отправляемся в темноту ловить акул.

Над штурманским столом, служащим мне письменным, в рамке висит пергамент. Я знаю его содержание наизусть.

У существа оного есть душа, жаждущая тепла, но тепло убьёт его. Ибо не Солнце оно, и не космос, не место и не раса, а ненависть, холод, глубочайшая чернота, скрывающаяся в тёмных тенях. Это обитатель тьмы. И, поскольку оно не из их числа, то ненавидит всех обитателей золотых отмелей и благословенного света.

Невообразимое, пребывает оно в своём страдании и холодном одиночестве, и в ненависти своей воет на звёзды.

Это последние слова Фрагмента — другого названия у текста нет. Он был создан, высечен на камне последним представителем вымершей расы. Остальная часть повествует о том, как погибли все его соплеменники, и о чём-то, воющем на звёзды.

Я снова обращаюсь к журналу, впервые за неделю. Меня успокаивает возможность изложить свои мысли на бумаге — вряд ли это настоящий журнал, ибо никто другой его никогда не прочтёт, — а, кроме того, мы очень мало разговариваем друг с другом на борту корабля. Даже при нормальном ходе событий разговоры, как правило, заканчиваются к моменту достижения орбиты Сатурна и заменяются чем-то вроде мысленного общения. Конечно, это объясняется специальным отбором в экипаж космического корабля специально людей, имеющих психологическую совместимость. Обязательно. Ссора в консервной банке — вещь ужасная.

И, однако, это очень спокойное путешествие, или, возможно, мне следует сказать, что каждый из нас слишком занят своими мыслями? В любом путешествии есть элемент риска, но экспедиция в дальний космос — величина неизвестная. В глубине души мы всегда понимаем, что космический корабль может найти какого-нибудь крупного и голодного обитателя. Незначительный сбой в крошечном электронной схеме может привести к поломке всего корабля. Существует опасность попадания метеоритов, их здесь немного, но они всё-таки существуют. Небольшая трещина в топливопроводе. Неправильный расчёт орбиты. Мы всё равно скоро умрём, но предпочли бы мгновенное забвение медленной смерти. И теперь мы знаем — цель наших поисков существует. Мы чувствуем её присутствие где-то впереди, точно так же, как человек ощущает, когда за ним наблюдают. На корабле царит дурное предчувствие, своего рода душевный холод.

Этим утром Донован и Брюер отправились на скутере с «Ухом» и стальной сетью. Особой причины для этого не было; корабль не оборудован для биологических исследований, а если бы даже и был, нет возможности доставить результаты на Землю. Просто им обоим захотелось сбежать от корабельной рутины, хотя бы на несколько часов. Но в радиусе ста миль они не нашли ничего, кроме нескольких травоядных из космического планктона и маленького барнаби, наполовину прогрызенного. Точно не челюстями нюка, и не стаей пирантулов или василисков — после них уцелел бы лишь панцирь. Здесь же имелась наполовину растворившаяся оболочка; будто существо, пытаясь спастись от чего-то неведомого, начало использовать собственное тело в качестве топлива для двигательных органов. Донован, бывший биологом, считает, что сие не имеет никакого отношения к нашим поискам, и я с ним согласен. Так спокойнее.

Поговаривают, что пора возвращаться. Мы снова начали болтать, высказывать свои мысли вслух, делая всё, что угодно, лишь бы снять напряжение. Джейсон, инженер и четвёртый член нашей команды, стал первым, кто высказал всё, о чём мы когда-то думали. Так просто — развернуть корабль и сбежать. Почему бы и мне об этом не сказать? Невыносимое чувство — находиться здесь, подвешенным в пустоте, быть под наблюдением, но самому не видеть; я уже собирался согласиться с Джейсоном, но Донован ничего не сказал, и я решил обождать. Мы взглянули друг на друга, и я смог прочесть его чувства. Он знает, я знаю, все мы знаем, что точка невозврата была пройдена, когда мы пересекли орбиту Плутона, ибо даже самый большой корабль вмещает не так уж много топлива. Даже если бы мы смогли вернуться, нас бы сбили на подлёте из-за нашего груза; у нас нет другого выбора, кроме как продолжать путь; боеголовка в носовой части корабля уже несколько месяцев излучает радиацию, очень медленно, но очень смертоносно. На самом деле мы летим на изощрённой бомбе, и храни нас небеса, когда мы её взорвём, ибо она непременно вознесёт нас с собой. Интересная философская мысль, но для меня это точно не имеет большого значения. Если бы мы вернулись на Землю, нас с Джейсоном ждал бы военный трибунал и железный стул. Донован медленно умирает. Брюер здесь, ибо считает себя христианином.

Но даже в этом случае лучше бы развернуться и убежать от темноты. Я заметил, что у меня появилось непреодолимое желание постоянно оглядываться через плечо; все мы на взводе. На корабле так тихо, чисто и холодно, что я вздрагиваю при каждом щелчке реле. На внешней стороне корпуса находится устройство, автоматически ориентируемое на Солнце. Это часть старого навигационного оборудования, и на консоли оно отображается маленькой красной лампочкой на карте звёздного неба. Это обнадёживает. Я и не подозревал, насколько сильно мы зависим от него. Вчера мне пришлось немного сманеврировать кораблём, дабы компенсировать сброс ещё двух использованных баков. Корабль перевернулся из-за сильного выхлопа одной из рулевых ракет, и на несколько мгновений мы потеряли Солнце.

Когда я тренировался, мы обычно парили в невесомости за пределами спутника, в то время как Земля вращалась под нами. Хотя у всех нас имелись вполне мощные реактивные ранцы, и мы умели ими пользоваться, никакая сила на Земле или над ней не могла заставить нас отпустить страховочный трос. Чувства подсказывали нам, что мы обязательно упадём, посему мы цеплялись изо всех сил. Когда инструктор перерезал трос, на мгновение нас охватил ужас, но затем внезапно причин для страха не осталось.

Когда мы потеряли Солнце, это было в тысячу раз хуже, разве как забыть своё имя. Внезапно нас осенило, что мы находимся в пустоте, и под нами нет ничего, кроме бесконечного падения, и чувствам нашим не на что опереться. Мы находились в центре Вселенной, холодной, пустой и враждебной. Когда красная лампочка загорелась снова, Брюер был без сознания. Шок длился несколько часов.

Сейчас мы уже далеко за пределами Системы. Сегодня утром Донован вышел на палубу и отсоединил последний внешний бак, оставив только заднюю трубу, что увеличит нашу скорость в нужный час.

Здесь звёзды яркие. Здесь нет ни газа, ни пыли, ни атмосферы, что могли бы приглушить их яркий блеск, они ужасны и очень далеки. И мы находимся всего лишь на краю космоса, где солнечные отмели сливаются с ночью, подобно морю; люди, должно быть, глупцы, если пытаются пересечь море сие на своих маленьких лодчонках. Что за чудовища скрываются за пределами звёздного света? Не только местные монстры, но и более коварные создания, только и ждущие, чтобы завладеть разумом человека и погрузить его в темноту, бестии, подобные страху и боязни пустоты. И твари, ползающие, подобно личинкам, по мёртвым солнцам, скользкие твари — плодятся, мечут икру и умирают в первозданном веществе звёзд; величайшая из них — тёмная холодная тварь, воющая на звёзды. Ни одно морское чудовище, ни один дремлющий кракен не были страшнее его. Я представляю его как огромное тёмное облако, одинокое, несчастное и преисполненное ненависти.

Теперь мы знаем, что оно существует. Иногда звёзды на какое-то время заслоняются, и по космосу скользит тень.

Когда Донован вернулся, мы наглухо заварили воздушный шлюз. Жест ненужный, но, как ни странно, успокаивающий.

«Ухо» молчит, но иногда, когда я остаюсь один, мне кажется, что я слышу звук, тихий, на грани слышимости, доносящийся из темноты. Затем, когда я прислушиваюсь, он стихает. Джейсон подключил к «Уху» более мощную датчики, и когда они направлены назад, всё ещё можно слышать звуки, порождаемые Системой, но вокруг нас по-прежнему не слышно ничего, кроме шипения звёзд. Несколько часов назад я уловил слабое отдалённое поскрипывание барнаби, но прежде чем я смог на него настроиться, он улетел в направлении Солнца.

Брюер начал часто молиться. Я думаю, он поступил глупо, вызвавшись добровольцем в полёт, но, полагаю, что могу понять его причины. Остальные из нас выбрали альтернативу медленной смерти. Бомба намного быстрее и чище, чем рак или петля, или кто знает, что там ещё? Возможно, на Земле установят нечто вроде статуи, изображающей нас, отважно смотрящих в закат с отсутствующим видом — конечно, с каменными глазами, дабы не тратить металл впустую. В принципе, без разницы, но я предпочитаю камень.

Сейчас все вместе со мной в кают-компании; Джейсон пытается читать книгу, но, пока я за ним наблюдал, не перевернул ни страницы. Донован, как обычно, смотрит на звёзды. Брюер пристально смотрит на шахматную доску. Я сижу за своим столом и наблюдаю за другими, пока пишу. Какое увлекательное исследование! Трое мужчин, ожидающих смерти! Брюер: хотел ли он стать мучеником или героем, или делал, что считал правильным? В любом случае, я не могу не презирать его за то, какой он есть. Джейсон и я: простой выбор между смертью сейчас и смертью позже. Жажда жизни расцветает, когда цепляешься за каждую секунду. И Донован. Он почти не говорит, но, казалось, почти доволен, что находится здесь. Возможно, он предпочитает встретить смерть здесь, по своему выбору, а не на больничной койке. Кто может его винить? Я думал, что люди, столкнувшиеся с неизбежной смертью, сходят с ума, но я никогда не видел никого более здравомыслящего, чем эти трое. Почти ужасно, насколько они здравомыслящие. Я почти слышу, как они думают.

Могут ли нас по-прежнему видеть с Земли? Сомневаюсь. Странно думать о Земле сейчас, здесь ей нет места. Планеты кажутся нелепыми по сравнению с космосом, маленькие памятниками замкнутости, мирно вращающиеся в заводях и озёрцах, недоступных для приливов и штормов. Они превращают звёзды в простые точки света на небе, похожие на отражение Солнца в воде. Скоро мы увидим океан, вдали от ложной безопасности Земли.

В «Ухе» тихо. Джейсон склонился над ним; я думаю, он может что-то обнаружить. Мы все знаем, что именно.

Сейчас мы всё это слышим, тихий звук на грани слышимости. Он нарастает.

Рой барнаби, жужжащий, как пчелиный улей, с шипением проносится мимо нас со всех сторон, словно спасаясь от ада, — и вот снова тишина. Что-то слышится из глубины…

Мне больше нечего писать.

Я подключил последний бак, и корабль набирает скорость. Скоро всё закончится — по крайней мере, для нас. Так ли это важно? Всё произойдёт мгновенно. А мы многому научились в этом путешествии — странном и весьма окончательном методе обучения. Мы узнали, что враг человека — не человек и не смерть.

Тот звук, услышанный нами, то существо снаружи. В нём скрыта тайна, но даже это — лишь часть общей картины. Но этот звук! Смесь ненависти и страдания, одиночества, страха и скорби.