Рауль Гонсалес Туньон
Блюз покинутого корабля
Я здесь давно, с тех пор как потерпел крушенье...
Кто, изменив мой курс, разбил меня о риф?
Здесь разрушаюсь я и превращаюсь в дерево,
лишь дерево одно мой образ сохранит.
Я илом занесен, во мне каменьев груды,
в них тайна гибели моей погребена.
На корабле — один, став жертвой грозной бури
о риф забвения разбился капитан.
Воспоминанья вновь живут в моих отсеках,
едва луна во тьме найдет меня лучом.
Я вижу, как, дрожа, целуют мачты небо
в водовороте злых, солено-горьких волн.
Я вижу порты вновь, холмы угля и соли,
таможню, грустного чиновника глаза...
На кораблях чужих поют аккордеоны
в моряцкой злой тоске о милых берегах.
В тавернах моряки пестрят татуировкой:
здесь женщин имена, и сердце, и стрела...
Играет автомат, и чайки с криком громким
над баржей немощной, как ангелы, кружат.
Я вижу контуры затопленных селений
и слезы матерей о мертвых сыновьях,
зловещий силуэт жилищ оцепенелых
и полчища бродяг на грязных пристанях.
Я огибаю вновь благоуханный остров,
и рыбаки следят за мной в закате дня...
Я снова их детей зову из глуби мертвой,
но, поглотивший их, не внемлет океан.
Не страшен мне туман, глаз рулевого зорок.
Я к берегам чужим везу восторг и боль.
В моих каютах спят любви случайной воры,
и старый лесоруб, и шайка шулеров.
Не могут сокрушить мой остов горделивый
ни тягостный туман, ни солнечный костер.
И мой покой в плену приливов и отливов
тревожит лишь порой набег ребячьих орд.
О, быть бы мне мостом, огромным и звенящим,
в строительных лесах себя запечатлеть
или ковчегом стать в потопе предстоящем...
Но заживо навек я похоронен здесь.
Порой прошелестит вдоль отмели песчаной
Марии легкий шаг. Движения ее
так юны и нежны. И с тихим состраданьем
на одиночество она глядит мое.
И я тогда люблю безлюдье, и туманы,
и осень влажную, и старую печаль...
Мне машет альбатрос приветливо крылами,
и скорбный облик мой — весь в золотых лучах.
(Перевод И. Чежеговой)
Офорт
Как невралгия, дождь терзает переулок.
Он слезы льет в ночи над болью всей планеты.
В чахоточном дворе внезапный хохот гулок,
и гаснет лампы свет, и умирает где-то.
Пришел слепой старик: котомка — жизни сальдо.
Ли-лангу видится пекинский уголок.
Горбун со скрипкою все грезит Эсмеральдой
немыслимой, — и все хрипит его смычок.
И странной жалобой кому-то вторит скрипка.
Летучей мыши тень похожа на калеку.
А тень моя в углу качается так зыбко,
напоминая мне фантазии Эль Греко.
Из бара — музыка. Она звучит ошибкой;
и ветер, прикорнув на крыше, засыпает
под плач, исторгнутый припадочною скрипкой —
она во тьме ночной поет и погибает.
(Перевод О. Савича)
Рикардо Хаймес Фрейре
Дорога лебедей
Волны бурные, вцепившиеся в гривы
табуна ветров, смятеньем обуянных,
в час, когда среди рассыпавшихся молний
в горней кузнице гигантский молот бьет по наковальне.
Волны бурные под клочьями нависших
беспокойных туч, что в сумерках холодных,
окровавленные, медленно дымятся.
Мутных глаз грядущей ночи потаенные обводы.
Волны бурные, что страсти злых чудовищ
укрывают, шумно двигаясь и пенясь
в час, когда надрывным басом шторм заводит
дикую эпиталаму, величание вселенной.
Волны бурные, чьи ломаные гребни
к берегам далеким судорожно мчатся
и рыданьями глухими нарушают
ледяной, суровой ночи равно душное молчанье.
Волны бурные, пронзаемые килем
и воителя могучим острым взором,
как Дорога Лебедей в кипящих недрах
тускло светится, встречая грозного Царя Морского.
Вороны
В смертоносном лязге стали и в безумных криках воинов
слышно карканье и виден круг неспешного полета:
двое неземных посланцев, двое вещих черных воронов
к богу на плечи садятся и нашептывают что-то.
Мимолетное
Однажды ветер ветку
с куста цветущей розы
сорвал, унес в болото
и прямо в омут бросил.
Вмиг расступились волны,
и трепетную розу
болото засосало
в голодную утробу.
Лишь листья над водою
остались плавать сиро,
покрывшись илом черным
и став чернее ила.
Но в час, когда таится
весь мир во сне глубоком,
струится запах розы
над мертвенным болотом.
Странствующая Венера
I
За судном легкокрылым
следую наудачу;
слышу, как ветры рыдают в снастях корабельных,
вижу, как чайки садятся на мачту.
Рыбы на киль, со скрежетом режущий волны,
тусклые взоры уставили;
их чешуя от солнца на мелкие части дробится;
белая пена вскипает под черными их хвостами.
Слежу беспокойно,
как скалы скрываются за горизонтом.
Блуждает взор мой
в бескрайнем царстве водном.
II
Странствующая Венера, ты — сладострастия стражница.
Тебя не знает в лицо, но предан тебе мореходец.
Странствующая Венера...
Он грезил с тобою вместе, быть может.
За белокурой Венерой он быстрый корабль
вел вдоль берегов, седых от тумана и инея.
На бронзу его загара с надеждой взирали
глаза ее серо-синие.
За черной Венерой корабль он вел
вдоль выжженной солнцем пустыни,
и легкие, как тени, эбеновые руки
шею его обхватили.
Странствующая Венера, на берегу его ждешь ты.
Может быть, баядерой ты обернуться хочешь?
Искусна ли ты в любви?
Тебя не знает в лицо, но предан тебе мореходец.
III
Всплыли в тиши одиночества
мечты и виденья зыбкие,
и контуры их таинственные
вычерчиваются в дымке.
(Перевод В. Васильев)