От стали легко избавиться. Просто отложите ее. Металл вполне можно распихать по углам или побросать в придорожные канавы. Или расплавить. По окончании. Наши новметаллические «замещения» — какая выгодная сделка… вечная жизнь, хо-хо!
Жить вечно, быть самим собой, таким плохим, как есть. Прекрасно звучит! Какой великий план! А вы когда-нибудь разгибались от пусковой панели в военной комнате, после того, как ваша крепость не одну неделю провела в режиме Непрекращающегося Обстрела?
К-рррум, каррум, каррум. Как это приедается! Как утомляет! Вы не спрашивали себя: зачем это все? Для какой цели, а? Но дайте себе передышку, отдохните чуток перед самой генеральной амнистией, когда поднимают белые флаги, а вы убиты, ваши стены сравнялись с землей, ваша Крепость перемолота в пыль. И что делать? Вы на много лет залегли в своей крепости, выполняя генеральный план. Они хотели войны — вы воевали. Они решили на время замириться, и вы за милую душу поднимаете белый флаг вместе со всеми. И скалите зубы, улыбаясь временам года, и не мешаете течению времени. Что ни говори, у вас его полно, времени. В Модеране.
Однажды утром — скажем, в июльскую среду — когда парощит голубеет в память о тех старых голубых небесах, ракеты трррах-таррарах-таррарахают, ходячие кукло-бомбы катят на врага, и Честные Джейки заходят в пике точно на цель — такая вот превосходная война. И что же? Сердце у вас вдруг сбрасывает настройки, и вам хочется сочинять стихи, или возлюбить ближнего своего и прочесть ему оду-другую. Или вам хочется возлюбить ближнего и объяснить ему, что война это зло. Возможно ли так вести себя в обществе? В Модеране? А вот попробуйте! И вообще — в чем правда? В стихах или в войне? Объяснять соседу, что она зло, или скалить зубы, когда его бедная зеленая кровь пятнает пластик?
Но прежде, чем рассказать вам, как я решил этот Большой Вопрос ИСТИНЫ И СМЫСЛА, позвольте заверить, что я испробовал сладости. Я много парощитов был верховным воителем. (Парощит — это месяц по-модерански, если вы не знаете). Я всех держал в узде, мои ракеты прекрасно палили много модеранских лет. Я и общественными делами занимался. Я помогал бедным маломощным крепостям против задир, я вбивал в землю надменных, чтобы заменить их деревьями. (Прекрасные металлические парки теперь «растут» и блистают металлической стружкой на месте самоуверенных крепостей, поправших наши счастливые законы). Я натаскал немало мальчиков, беженцев из Старой Жизни в Дальний Простор, сделал из них гладких чистых граждан для Программы, вырвал их из Тисков Совести и Морального Закона, приготовил их для Радости. Я пел гимны Сынам Админов, возносил молитвы Игольному зданию, судьям, заседателям, божка кускам вблизи и вдали. И каждый день покаяния я маршировал плечом к плечу с боевыми противниками, раскачивая в руке пластиковый мешочек покаянных слез, навесив на шею медали последних войн, плип-плоп-плап-плопал по бесприютному пластику на церемонию, совершая покаяние, потому что никто, даже я, не совершенен. Да, я побеждал во всех войнах, но кто и когда одерживал победы на полную мощность — чей счет очков не был чуточку меньше, чем он бы набрал, если бы хорошенько постарался? И, позвольте, я попробую признаться (Не из стыда, но ради Истины). Позвольте мне признаться, что наряду со всеми высшими военными достижениями, я еще и любил. О, да, я знаю, что это необычно. Я понимаю, что несколько потряс вас. Но я стремлюсь к Истине — полной истине. Я, величайший из хозяев крепости, с полными ящиками военных наград, здесь, на грани Окончательного Решения признаюсь, что знал, чувствовал это необоснованное, ненадежное слово: «Любовь». Я виновен, но я о том не жалею. Я не стыжусь. Здесь, в окованной сталью стране, в этой крытой пластиком железо-бетонной стране, где мы упражняем силу и совершенствуем оружие согласно высшему принципу, признающему только ненависть надежной и окончательной истиной, я любил! Кажется, я похваляюсь. Может быть, я похваляюсь.
Все началось с радостей. Радости, позволю себе сказать, в Модеране изысканы. Радости — это то, ради чего мы живем. Радости и войны, а войны — в своем роде — это высшие Радости. Но когда Радость обращается в любовь, вы в опасности. Мышление уже не обладает прежней ясностью и вам грозит заедание. Вы, пожалуй, уже не отличаетесь острой точностью решений, как прежде, когда были чисты и полагались лишь на ненависть. Может быть, по зрелом размышлении, в моем величии уже коренилось временное падение.
Все началось с большого праздника награждения в Воентоне в тот год, когда я впервые завоевал двойную награду: за перекрестный обстрел и за одиннадцать стальных стен. Награда за перекрестный обстрел досталась мне потому, что я был в том году лучшим стрелком Модерана и сравнял с землей самые непокорные Твердыни, расчищая место для деревьев, выпускал самые надоедливые ракеты, не причинив вреда тем крепостям, что праведно и верно соблюдали правила честной войны. Награда одиннадцати стен досталась мне за изобретательность, с которой я натравил своих слуг друг на друга, так что у нас пришлось на голову больше очков ненависти, чем у слуг других хозяев. И вот, я был превосходен в поле и превосходен дома, и признан мастером коварства по всей модеранской земле. Это было здоровое отличие, от которого выпячивается грудь и прибавляется в росте.
И я отправился за наградами в Воентон. На блестящем Банкете Почета я гордо поковылял вперед, как только выкликнули мое имя: плоп-плип-плап-плоп. Я брел к помосту медленно-медленно, как всем мы, работая шарнирами и сочленениями. Но никто не смеялся, потому что там все были стальными людьми. Какую цену платим мы за нашу стальную долговечность, какая дань приносится жестоким богами реальности, когда мы выбираем путь «замещений», принимаем новметаллические части и сводим к минимуму мясные вставки! Как мне хотелось в тот сияющий день хоть раз шагнуть во весь мах, как я жаждал хоть на минуту твердой молодой плоти в стальных стержнях ног и настоящих ступней в военных сапогах, чтобы те несли меня вперед бодрым шагом.
Под душераздирающую ревность хозяев крепостей я достиг, наконец, возвышения. Я встал на нем, помахивая суставами не без насмешки, до отказа распрямив новметаллические «замещенные» ноги, чтобы стоять в полный рост, раздув новметаллические легкие и глядя прямо в благородно-ненавидящие лица. Тут зал взорвался аплодисментами, залп за залпом честя меня стальными ладонями. Снаружи в парке взлетали почетные ракеты. Да, как уже было сказано, я вкусил сладости.
В тот день на помосте произошло необычное для меня, дважды награжденного, событие. Оно-то и привело меня к временному падению. Я стоял, надутый и рослый, подставив гордую грудь наградам, и тут кто-то подключил девиц. Я хочу сказать, что пока церемониймейстер крепил на меня медали, поднялся какой-то тип из слугоподобных или из рабочих сцены, обошел возвышение сзади и поставил на «вкл.» жизнекнопки новметаллических дам, украшавших зал торжества. В обычное время это бы ничего не значило, поскольку наши порывы в этом направлении в Модеране пылкими не назовешь, и у нас хватает других занятий более священной природы. Может быть, дама разнообразит радости раз или два в год, но больше того — фу! Но в тот вечер я обернулся и… из каких мелочей свиты, сплетены, спрессованы наши жизни! В золотом блеске медалей я встретил взгляд чаровницы. Я был поражен до голубого золота и небесного безумия мечты, и сердце мое так и заработало клапанами от этого взгляда. Позже, когда мне предоставили самохвалебное слово, среди ПРОЧЕГО — словечка о моем величии и намека на то, как мною должны гордиться и благодарить меня за дваждыпобедный пример — я, старясь сохранить спокойствие, выпячивая крутое безразличие в то время, когда сердце так и колотилось, сказал: «Добавьте ту маленькую голубоглазую золотистую блондинку. Я найду ей местечко в своих владениях».
И вот, когда я отправлялся домой, мою боевую машину нагрузили дамами. Я их всех быстро переплавил, кроме ОДНОЙ! Здесь, на грани Окончательного Решения, спустя столько эпох, столько монотонных лет вкушения сладости почета, мне видится она, вспоминается золотая голубизна этой крошки — как ее вылепили, как гладко работали ее сочленения! И я увез ее домой, и если бы, наглядевшись вдоволь, нашел ей место в своих владениях и забыл о ней — все еще могло кончиться благополучно. Или я мог бы как следует повосхищаться механикой, протереть пазы, подпаять суставы, а потом расплавить ее огнеметом. Что тут плохого? Но нет, не был я столь предусмотрителен. Только не я!
Но я был тогда молод — для Модерана. Должно быть, мое эго несколько разбухло перед ярким событием в Воентоне, перед двойной наградой. Моет быть пунш-внутривенное, поданное к Столу Героев, было крепковато, а мои мясные вставки успели от такого отвыкнуть. А может быть, просто настала пора чему-то, давно умершему в ящике моего сердца, снова дрогнуть жизнью мне на смущение. Так или иначе, я не забрал ее домой, чтобы разок хорошенько наглядеться и найти ей место среди всякого имущества: балерунов, металлодевиц на веревочках и прочих радовавших меня уродцев. Я не прощупал вдоволь ее пазы и суставы, чтобы после сплавить в ком металла. И, нет, мной правило не старое возбуждение дважды победителя. Я поставил ее жизнекнопку на «вкл.»! И вот передо мной золтистоблондинистая дева, моя любовь, моя милая — ОДНА! Я тотчас понял, что ничему уже не бывать прежним — для меня. Но я не стану утомлять вас песней розового расцвета нашей любви. Какой радостью было бы для меня рассказать! И как вам, быть может, наскучит читать, потому что нет для этого достойных слов, а и были бы слова — ну, кто мастер их подбирать? Предоставляю вам измерить величину этого события, читая между строк повести о том, что сталось с моей крепостью
Крепость 10, моя твердыня, после шумного двойного награждения должна была расцвести и вырасти в ужас всего Модерана. Иного никто не ждал. Я, как-никак, был тогда молод (для Модерана), а весть о войне и ненависти много обещает молодому человеку и его твердыне. В конечном счете, мы оправдали все надежды наших благожелателей, но то… в конечном счете. Сразу после воентонской церемонии я вернулся домой с полной телегой дам и переплавил их всех — кроме ОДНОЙ! Крепость Десять канула в почти полное забвение. Позор? Конечно! Мои ракеты зарастали плесенью в пусковых установках, ходячие куклы-бомбы никуда не шли, холодные ветры врывались в дыры, пробитые вражескими боеголовками в моих бастионах. Но тепло, тепло было в той внутренней комнате мой крепости, где я предавался праздности. Главный оружейник день и ночь выбивал дробь на двери моей военной комнаты, желая сообщить о понесенном ущербе, рассказать, что наши стены дырявы как пчелиные соты.
— Во имя ада, сэр, когда же стрелять? — вопиял он.
— Стрелять? Зачем? Куда? — бубнил я в теплом полусне любви и возвращался к губам моей новметаллической любовницы, чтобы выставить рычажное ложе на высший экстаз, а оружейнику оставалось ломать руки и вопиять перед мой дверью, потому что я не давал команды: «Огонь!». Как я мог? Я — и огонь войны? Пламя горячее пылало прямо в моей кровати, в ней горел пожар любви.
Но в конечном счете я, разумеется, опомнился. Со временем все приедается, даже Радости моей новметаллической любовницы, и вам хочется чего-то другого, хотя бы она ОДНА — милая сладкая куколка, одна билась в вашем сердце. Мне захотелось почета. Чтобы заслужить почет, в Модеране надо привести в движение куклы-бобмы, разорвать небо ревом Честного Джейка, выпустить по всем целям вблизи и вдали визжащие бах-бах-бомбы. В то утро, когда наконец поставил жизнекнопку на «выкл.», я был безумен: я был повсюду разом: там приказывал залатать стены, здесь — запустить ракету, там, вооружить кукло-бомбу мощнейшей взрывчатой головкой. В тот день я находил не одну милю по крепости, обошел ее вдоль и поперек, и мир содрогнулся от войны. Да, крепость 10 снова значилась в списках, вступила в бой. Скажем просто, что я дал столько поводов для ненависти, что отстающим их бы хватило бы на месяцы, и я снова заслуживал очки по перекрестному обстрелу и вновь был приглашен в Воентон на мишурный Банкет Героев. Наград за одиннадцать стальных стен — за внутреннее коварство — в тот год мне не досталась, и не доставалось до ухода ОДНОЙ. Но потом я и это исправил.
А теперь вы, может быть, гадаете, как оказался я здесь, на грани Окончательного Решения, о чем я уже говорил, и зачем мне принимать это Решение. Мне, величайшему, самому почитаемому из модеранцев. Не стану вилять, скажу просто, что я бросаю все, чтобы поискать для себя большего простора. Надеюсь, временно, но вполне может оказаться, что постоянно. Почему? Вероятно — нет, не вероятно, а совершенно точно, я сам не знаю, но точно ухожу.
И конечно, на этом следовало бы положить конец догадкам. Но что-то меня гложет, нет, принуждает больше всего говорить о том, в чем я менее всего понимаю. Этому порыву невозможно противостоять, это необходимость, вот что.
Чтобы не запутать вас с самого начала: я, говоря «бросаю», имею в виду «БРОСАЮ ВСЕ». Я имею в виду — УМИРАЮ! О, не прекрасно ли представлялось нам при первом знакомстве с хитроумными «замещениями» сознавать, что заменив мясные вставки новметаллическим сплавом, мы сможем жить, возможно, без конца? Какой мир мечты открывался нам подобно бесконечному чарующему песнопению. Какие возможности завоевать почести! Сколько времени для канонады и для совершенствования наших машин уничтожения. Но, думается, это все позади. Мы усовершенствовали машины уничтожения. И почести — много почестей нами заслужено. Но мы говорим, говорим, а все миллионы слов не пробьются к сердцу проблемы. Что сказать? Я мог бы сказать, что устал. Я не устал физически. Новметаллический сплав не знает усталости. Я мог бы сказать, что пресытился почестями, разбух от достижений и завоевал все миры. Это было бы ближе к истине, но не совсем она, по крайней мере, в последней части. Еще остался незавоеванный мир, который завоюет нас или тихо ускользнет в нору подобно новметаллической мыши. Этот мир…
Теперь я стою с ним лицом к лицу — с моим решением. И почему бы не сказать вам? Величие Модерана и стало в нем первой трещиной. Ирония. Ирония! Ирония! Но годы валились на мои мясные вставки, почести следовали за почестями, канонада длилаь и длилась год за годом, истина ненависти процветала в нашей стране, и все же мы не нашли подлинного смысла. Смысла? СМЫСЛ! Вот, что я хотел бы знать. Должен узнать.
Я собственными руками — и таково МОЕ Решение — разберу себя. У меня есть один верный слуга. Его никто не знает. Я держу его в ящике в самом потайном дальнем месте. По моему сигналу он выйдет в полночь из того дальнего места по тайному ходу, по древней и забытой трубе поднимается к люку в полу. Он поможет мне с последним пазом. Может быть, мы немного пошутим — как знать? спуская вниз мое тело. Может быть, введем во внутривенное последний тост. А потом мы — О, Боже, уже только он, вот что тревожит меня, как я ни давлю эту мысль — он один разложит мое тело вдоль стены! Все, кроме мясных вставок. Их он вынесет под покровом ночи, унесет по темному тоннелю за мили до склада, и я (моя плоть) будет с ним в ящике, согласно оставленным на пленках предварительным распоряжениям. Итак я уйду… — кто, кто знает? Как я уйду? Как, когда последняя мясная вставка отделится от металла, нерв выйдет из паза, кто, как знает, КУДА я уйду?
Но я должен уйти. Чтобы найти СМЫСЛ. Долгие годы наконец подвели меня к этому решению. Моя крепость будет поставлена в спящий режим на запланированный срок моего отсутствия. Я накопил большой кредит перемирий, в моих фондах много белых флагов. Я, как первый бомбардир Модерана, далеко обогнавший войну, не имею перед ней неоплаченных обязательств.
Вернусь ли я? Я намереваюсь. Или я здесь в ловушке, в мертворожденной тишине, в которой зависла безмерность голоса, непостижимого, запертого в безмолвном пространстве безмолвия? Господи! Ну, такое входит в расчет, поскольку существует такая возможность. Через определенный срок все пленки с предварительными распоряжениями будут возвращены маленьким слугой из потайного ящика в дальнем месте, Я предполагаю к тому времени уже вернуться и помочь ему собирать меня, мое тело. Но если я не вернусь, тогда, если я не вернусь тогда… (о, давайте запнемся на миг здесь, на грани Смерти). Тогда мои мясные полосы отойдут главному оружейнику, разумеется, в другом порядке, потому что он не может, не должен быть мною, а Крепость 10 почти как прежде вступит в новую эпоху сражений.
Итак, вы видите, что это Окончательное Решение — действительно окончательное решение. Но если риски высоки, то и ставки высочайшие. Я свободно избираю этот путь здесь, в сиянии груды наград. Я искал ИСТИНЫ, и нашел, что она существует для меня не только в чистой прекрасной ненависти Модеранских крепостей, но и в чистой горячей любви к новметаллической любовнице в давние времена моей молодости. И раз я не вполне обрел СМЫСЛ в обстрелах, в Радостях, в Любви, в ненависти, в жизни Модерана, я буду искать его за чертой. Да улыбнется фортуна моей дерзости! О, да, всем нам!
The Final Decision
Amazing Stories, февраль 1961, обложка Алекса Шомбурга
Перевод Галины Соловьевой
цитировать