После разлук и тревог
Вновь мы с тобой одни.
В сердце своем эти дни сохрани…
... Будут грозы, прошумят ветра,
— На земле всегда любовь права!
С. Гребенников, Н.Добронравов
Черная ночь враждебно нависла над бивуаком русских, заброшенных на неизвестную чужбину. На ночевках они умащивались поближе к лошадям, потому что их восприятие было острее человеческого, и фырканье или храп вовремя предупредят об опасности.
Занималась алая утренняя заря. Лошади щипали невысокую густую травку. Любопытные, гибкие обезьяны сновали в кронах деревьев над стоянкой спящих беляевцев. Вот одна, черная, прыгнула на нижнюю ветвь. В это время луч света блеснул на металлических застежках брезентовой сумки Беляева, висящей на ветке дерева.
Любопытное животное зацепилась хвостом за ветку, и лапой сдернуло сумку. Василий, чутко спавший, живо вскочил на ноги.
— Эта воровка украла самое ценное! В сумке схемы и карты маршрута — крикнул он.
Схватив ветвь, кинулся за испуганной обезьяной. Та, размахивая сумкой, высоко прыгала по деревьям в чащу, сопровождаемая верещащими сородичами.
Василий впопыхах не захватил винтовку, чтобы пулей в воздухе сбить верткую воровку. Запыхавшись, он бросил в нее бесполезную ветку и привалился к дереву, громко ругаясь. Приостановилась вверху, что-то бормоча и взвизгивая, похитительница.
Вдруг воздух пронзил тонкий свист, в тело обезьяны впилась стрела – и она, и с треском ломая листву, зацепилась за ветку, сжимая в лапе сумку. Стая обезьян, оглушительно ревя, бросилась к замершему сородичу, и, оскалив белые зубы, готовились кинуться на Василия. Он остолбенел!
Тут-то из–за деревьев показалась Киане, держащая в руках лук со стрелами.
Подбежали беляевцы, кто-то пару раз выстрелил и отогнал рассвирепевших животных, прыснувших с визгом в стороны. К ним поспешили индейцы Тувиги, они ловко вскарабкались на высокое дерево к обезьяне, подстреленной Киане. Драгоценная сумка была вручена смущенному Беляеву.
— Хорошо, что так все закончилось, — сказал он,- иначе наши топографические труды могли бы сгинуть, а восстановить их было бы непросто!
Убитая обезьяна индейцами была «наказана». Ее опалили над костром, содрали шкуру, выпотрошили внутренности и изжарили. Обезьяны – лакомая добыча для индейцев. Они протягивали белым сочные куски ее мяса, но те не могли их есть! Индейцы снисходительно переглядывались. И жаркое быстро исчезло в их облизывающихся ртах! Киане подсовывала Василию лучшие кусочки от обезьяны, но он настойчиво отодвигал их.
Девушку хвалили за меткий выстрел, и Василий тому радовался, обмениваясь с ней улыбками. Он уже выучил с помощью Беляева и понимал многие индийские слова.
После были совместные дни похода с племенем Тувиги, индейцы показывали и прокладывали пути к нужным белым объектам.
Они давали дельные советы для выбора мест военных укреплений, засад и проходов.
А еще вечерами были, словно нечаянные, встречи Киане и Василия. Как-то она спросила у него, почему он, такой молодой, скупо веселится и
улыбается. И что он делал раньше, пока не попал сюда, в их такое огромное и красивое Чако.
И он, усевшись рядком с ней, рассказывал по-простому, с мимикой и жестами, о своей жизни в России, кровавых атаках и отступлениях в войне, о родном отце и братьях там, далеко-далече, о скудных днях изгнанника, проведенных в шумных городах Европы. О, таких больших, что там могли разместиться многие сотни кочующих в Чако племен. И ему казалось, что это было так давно. Словно в другом летоисчислении и даже в другом мире.
И только легкое вздрагивание прижавшейся к нему Киане было ответом на его переживания.
Василий говорил ей о необозримых донских степях, по которым ветер гонит волнами серебристый ковыль, о стадах полудиких коней-дончаков. И невольно вспоминалось родное и близкое.
Я ребенком любил большие
Медом пахнущие луга,
Перелески, травы сухие,
И меж трав бычачьи рога…
Он подумал о ночах, проведенных под звездами, — одиноких ночах, когда подолгу лежал без сна. Томясь в темноте по кому-нибудь, кого мог бы любить. Кому мог бы принадлежать без остатка, и кто также беззаветно мог бы любить его…
О том, что Киане нравился этот белый русоголовый парень, догадаться было нетрудно! Восторженные глаза индианки были зеркалом ее горячих чувств. Да она-то особо и не скрывала их от соплеменников. Один из наглых юнцов, как-то загоготал им в лицо, произнеся что-то с циничной ухмылкой.
Вспыхнувший Серебряков, швырнул с маху любителя соленых острот в заросли колючего кустарника, после чего другие, скосоротившись, поняли, что с этим «бешеным ягуаром» — русским, лучше не шутить. Да и Киане, как- никак, — дочь вождя, была с тем белым заодно, и держалась подле него, как дерзкая молодая пантера, выпустившая свои когти.
Вечерами Василий, держа в руках ладошку притихшей Киане, мечтал:
— Я хочу прожить свою жизнь здесь. Слышать, как плещутся воды Парагвая, напоминая о моем Доне. Хочу видеть, как зеленеют деревья и расцветают на равнинах цветы, как и тюльпаны в наших степях. Проснувшись, хочу видеть моих сладко посапывающих малышей, и как мой
скот кормится на лугу, а лошади потягивают губами воду из реки.
— Эта добрая земля создана для домашнего очага,- тихо отозвалась она.
— Скорее бы пришли эти дни,- произнес он, легко привлекая ее к себе.
— Так интересно бы побывать в том, невероятно чудном, большом мире,- говорила она, — увидеть постройки выше самых высоких деревьев, самодвижущие повозки, много-много людей, о чем ты так любопытно рассказываешь.
Где-то крикнула птица, застрекотали в траве насекомые, легкий ветер овеял влюбленных и помчался дальше. На темно-синем небе вспыхнула первая, манящая звезда.
Василий, как зачарованный смотрел на Киане при мягком свете луны. На ней была юбка из мягкой кожи, на плечи наброшена накидка от вечерней прохлады, на стройных ногах — расшитые коричневые мокасины. Шею и пряди волос она украсила красными перьями. Лицо при помощи взмахов легких перышек разрисовала едва заметными их следами. На лбу виднелось изящное, из блестящего металла, витое украшение, спускающееся за розовые ушки, из мочек которых выглядывали крохотные подвески. Зрачки ее темных глаз расширились, улыбка не сходила с влажных ярких губ.
Он никогда не видел ее еще такой красивой. На ее смуглом лице и упругой полуобнаженной груди играли манящие отблески света. Губы были полуоткрыты и поза ее были так пленительна, что его глаза помимо воли начали следовать за изгибами ее тела и впитывали ее томительное волнение и страстное желание.
Девушка превращалась в самостоятельную пылкую молодую женщину! Глубокая любовь, дремавшая в тайниках ее души, которую она столько времени сдерживала — все прорвалось бурным потоком. И они сплелись в пронзительной неистовой страсти буйных, молодых и жадно трепещущих в экстазе тел. Истомленные, они, наконец, с судорожным вздохом и неохотой разомкнули свои объятия.
В ту щемящую, сокровенно близкую их обнаженным ликующим телам и душам ночь, они поклялись друг другу не разлучаться никогда! И им, страстно влюбленным казалось, что нет в мире силы, которая могла бы нарушить их молодое, счастливое время! Ведь каждый наступающий день таил и нес для них новые радости и возможности!
Как-то в наступивших сумерках, умостившись под деревом, он рассказывал ей:
— Знаешь, в преданиях сохранилась чудесная история любви дочери вождя индейского племени Покахонтас и молодого английского капитана Джона Смита. То было триста лет назад, когда англичане приплыли в будущую Новую Англию… И Покахонтас через океан приплыла на огромном судне на его родину, к белым людям…
Киане слушала с широко раскрытыми глазами.
Неожиданно она отстранилась от Василия, ее тело напряглось, и она приложила палец к губам.
Мимо них, не обращая внимания, проскользнуло несколько пятнистых змей. Из чащи выскочили крупные зеленые ящерицы и кинулись прочь. Верху захлопали крыльями птицы. Какие-то насекомые начали больно хватать их за ноги. Это были крупные черные муравьи! Пропитанный сыростью воздух насыщался острым, мерзко пахнущим запахом.
Глаза Киане округлились от ужаса! Плотный муравьиный поток быстро двигался к лагерю.
— На нас идет черная смерть! Эта шевелящаяся земля съест наших людей! Если успеем их предупредить, то все останемся живы!
Киане схватила недоумевающего Василия за руку, и ринулась с ним сквозь заросли к спящему лагерю.
А сзади раздавались чавкающие, хлюпкие звуки. Все ближе и ближе! Это за ними текла живая черная шевелящаяся река. Не сворачивая со своего пути и перемалывая все, что встречала. Десятки муравьев уже прицепились к ним, и Киане от леденящего страха торопилась еще быстрее.
— Гуа-гуа-ниагуа! — закричала она в изнеможении караульным. Ее крики переполошил спящий лагерь! Проводники и индейцы Тувиги спешно поджигали кусты, окружая стоянку огненным кольцом. Беляевцы кинулись на помощь. В отблесках пламени Серебряков вздрогнул от увиденного! Из преисподней черноты сельвы на них наползал бескрайний чудовищный поток.
Это двигались сплошным потоком несметные полчища гигантских муравьев-термитов, пожирая ядовитыми цепкими челюстями все живое.
Не раз случалось, что крупные животные, попадавшиеся на пути прохождения муравьиного потока, погибали за одну ночь, их съедали миллионы маленьких хищников, оставляя после начисто обглоданные скелеты.
— Мы можем погибнуть от их прожорливых челюстей, — крикнул Беляев, — бросайте ветки в кострище! Только жаркое пламя может спасти нас от этих тварей!
Окруженные огнем и дымом, люди едва дышали! Они понимали, что, если задохнуться от дыма, то свалятся наземь и черные твари оставят он них одни кости.
Василий и Киане сражались рядом, едва успевая ветками отодвигать огненные головешки навстречу хищным насекомым. Киане заклинала лесных богов помочь и спасти их, обещая им принести в дар хорошие жертвы! Стояла несусветная вонь от обгорелых куч муравьев. Люди задыхались, кашляли и хватали ртом глоток свежего воздуха.
Огонь с жадностью пожирал сушняк. Яркий свет слепил глаза, жар опалял кожу, дым разъедал глаза, лез едко в нос и горло.
Внезапно взметнувшееся пламя застало Киане врасплох. Она отшатнулась и чуть не упала в кострище, спасаясь от огненного смерча. Василий подхватил ее и оттащил в сторону. На мгновение они заглянули друг другу в глаза и их сердца забились быстрее. Они не видели своих измазанных копотью лиц и порванной одежды. Они снова почувствовали свое полное единение, которое охватывало их раньше. Когда Василий отпустил ее, он понятливо сжал ее ладонь.
Спасая свои жизни, люди провели несколько часов в кольце огненной завесы и окружении ползущих стай живоглотов. Когда те уползли, от костра оставались тлеющие ветки, да вокруг виднелись скелеты крупных змей и каких-то животных.
— Бог миловал нас в этот час. И мы уцелели. Сектант, хронометр, ручные компасы и другое оборудование для съемок цело!- переводя дух, выдохнул Беляев, проверив все наспех и глядя на перепачканную в пепле спасительницу Киане. Она устало, но с облегчением прислонилась к росшему дереву, и переглянулись с чумазым, в поту и копоти, Василием.
— Может морос, эти колдуны зеленых чащей, каким-то способом взбудоражили огромную массу муравьев? – высказал свою догадку Тувига.
— Они окурили их запахом ядовитых растений или еще чем и направили эту чудовищную лавину на наш лагерь?
Какие еще пакости можно ждать от злобных «лесных людей», нахмурил обожженные брови Беляев.
Расставаясь с путешественниками, Тувига сказал Беляеву:
— Я много жил, поседел и набирался мудрости. Наши судьбы теперь переплелись, как крепкая лиана с могучим деревом. Вот, хорошо им, молодым Киане и Василию.
Я тревожился за дочь, что в это непростое время сражений к ней не придет любовь, и она не изведает ее животворящей силы, не принесет мне внуков. Киане очень похожа на свою мать… А мать ее была необычной и с примесью крови белых людей, похоже, от испанских пришельцев.
В юности я увидел ее в пограничном форте и до того она понравилась мне, что ночью пробрался я в ее спальный угол и выкрал, усадил на коня, угнанного мною из табуна форта и долго уходил от погони рассвирепевших солдат, усадив ее впереди себя на седле.
Тувига задумчиво и тепло улыбнулся, вспоминаю свою бурную юность. — Ведь мою жену-красавицу после рождения Киане выследили и выкрали морос. Я тут же кинулся по их следам. Тихой ночью проскользнул в их становище, отыскал ее в шалаше… но было уже поздно…. Чтобы не стать обесчещенной, она обломком ножа вскрыла себе вену на руке, и тихо отходила по Великой звездной дороге к своим предкам… Я успел уловить ее последнее дыхание,
Она уже в забытье приоткрыла глаза, чуть улыбнулась мне. Полуживую с завязанною мною рукой, я при помощи духов-покровителей, потаясь в темноте донес ее, как пушинку до спрятанного скакуна… Она скончалась в нашем семейном жилище, на моих глазах.
Я после не взял себе ни одной жены, и Киане выросла под присмотром бабушки, теперь – под моим… Поэтому так оберегаю и переживаю за нее. Она мое любимое дитя.
Беляев задумался, почему молодые думают, что радость мечты только для них. Пожилые люди тоже мечтают, особенно о будущем своих детей и младых внуков.
Утром он объявил участникам экспедиции:
— Мы исследовали местность и составили первые карты Северного Чако. Обозначена топография белых пятен. Нанесены главные географические ориентиры, пути и места под опорные военные пункты. Мы соорудили геодезические знаки, сделали зарубки на вековечных деревьях и закрепили за собой парагвайскую территорию, во избежание нарушений боливийскими военными границы.
Полагаю, что поручение военного министра выполнено. Пора возвращаться!
Отряд с сожалением расставался с индейцами Тувиги, ведь с ними было надежнее.
— Ничего, теперь на смену нашему отряду приступят к охране зафиксированных нами мест воины племени Тувиги, эти отважные корсары сей парагвайской сельвы,- бодро произнес на прощание Беляев, садясь в седло и поправляя кобуру с револьвером.
Василий заскочил перед уходом к Киане и удивился, когда с ближайшей ветви спрыгнул и кинулся к девушке небольшой ягуар! И мужчина непроизвольно потянулся к рукоятке мачете на своем поясе. Ягуар заворчал на него, но Киане поцокала ему языком по-своему и позвала к себе.
С ним она подошла к Василию, взяла его ладонь и положила ее на голову ягуара, что-то нашептывая малому зверю. Тот сначала заворчал, а затем принюхался к неподвижно стоящему Василию... и стал лизать ему ладонь. Точь в точь, как щенок собаки в его далеком детстве под тополями в родной станице!
— Признал тебя за своего! – рассмеялась индианка.
Она, поглаживая золотистую в пятнышках спинку животного, рассказала, что как-то у болота услышала писк звереныша. Увидела, что его придавило большой корягой. Вокруг земля была взрыхлена, виднелись следы взрослого ягуара и мощных лап крокодила. Девушка поняла, что скуление малыша приманило речного дьявола. А мать детеныша дралась за него, вокруг валялись клочья ее шерсти, но она не смогла осилить водное чудовище, и оно утащило ее в пучину болота.
— Малыша я выходила и выкормила с рук, и он не отходит от меня. Гоняется, играет с детьми и с собаками племени. Я назвала его Лео, и он откликается мне. Знаешь, с ним очень любит возиться и приучает к послушанию и командам мой отец Тувига.
Василий видел, что индейцы очень привязаны к лесным обитателям, как попугаи, туканы, которые поддаются одомашниванию, и охотно держат их при себе. Любимцев этих окружают заботой, даже кормят птичек изо рта, женщины нередко таскают с собою маленьких обезьянок.
А чем для них малый ягуар хуже собаки или большой кошки, усмехнулся он.
Серебряков долго смотрел вслед уходящим в дебри индейцам. Как таинственные призраки, они исчезли в наступивших сизых сумерках. С теплой улыбкой посмотрел он на плетеный кожаный браслетик на своей руке, подаренный ему Киане при расставании. От него пахло ее лесным запахом.
До конца своей жизни, весьма недолгой, он будет хранить этот скромный дар ее любви.