Хочу представить свой опыт сравнительного прочтения двух основополагающих эпосов сибирских народов: «Нюргун Боотур Стремительный» (якуты — воссоздание Платоном Ойунским) и «Абай Гэсэр — Хубун» (буряты — эхирит-булагатский вариант)
Данный «Гэсэр», в общем, начинается так (как почти все другие бурятские варианты «Гэсэров»):
Родились на западе
Пятьдесят пять тенгриев.
Среди пятидесяти пяти тенгриев
Старшим родился
Ханхан Хормос-тенгрий,
На востоке родились
Сорок четыре тенгриев.
Среди сорока четырех тенгриев
Старшим родился
Ата Улан-тенгрий.
Далее описывается конфликт между ними, переросший в войну. Симпатии рассказчика — на стороне западных; у них рождается сам Гэсэр. Их глава носит благое имя «Хормос»... С другой стороны, сброшенная на землю «расчлененка» Ата Улан-тенгрия породила повсюду чудовищ.
В «Нюргуне» (во всем фольклоре якутов) небожители сразу дифференцированы на благих айыы и гибельных абаасы (ср. с общетюркским «албасты»). Несмотря на то, что последние «заселили весь южный край завихряющихся в бездну небес», есть вектор на то, что айыы расположены больше в восточных частях того или иного «неба». Так, ведущие их представительницы: Айыысыт (якут. Айыыhыт) и Иэйиэхсит — богини, живущие на «восточном небе»... Скажите, тут может лежать гендерное разделение, но внимательно читая авторски воссозданный вариант «Нюргуна» начинает казаться, что до изначальной битвы айыы с абаасами, абаасы жили «за гранью бурных небес, летящих с запада на восток», т.е. на Западе!
Что это? Случайное совпадение (противо-)? Или тут что-то подобное классическим уже разделениям, типа: отмежёвываемся, тогда Вам — асуры, нам — дэвы (асы — ваны и т.п.) И в данном случае не важно, что здесь отличные между собой, тюркские и монгольские народы — столько в их культуре общего (то же наименование божеств «тенгриями»)...
Что еще интересно, в приведенном варианте «Гэсера» читаем в середине повествования эпизод о противостоянии глгероя исполинскому безымянному младенцу-антагонисту (по происхождению как бы «внук» Ата Улан-тенгрия, но, тем не менее, его «сотворил светлый Тенгрий-творец«!)... А в «Нюргуне» мы встречаем идентичного батырского младенца («Одинокий Малыш»), но уже благого (внук айыы), как бы вставленного в контекст из эхирит-булагатский варианта бурятской эпопеи. Платону Алексеевичу определенно не был доступен бурятский текст, по крайней мере, на русском языке...