В Владко Голос у темряві


Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «slovar06» > В. Владко. Голос у темряві. 1944 (не фантастика)
Поиск статьи:
   расширенный поиск »

В. Владко. Голос у темряві. 1944 (не фантастика)

Статья написана 25 ноября 2016 г. 13:45

Чотири гітлерівських автоматники в білих маскувальних халатах увійшли в село з південного боку й не вагаючись попрямували вздовж вулиці, до майдану, де в сутінках ледве видно було руїни церкви та будинку сільради. Автоматники йшли, нікого не питаючи дорогу; та й питати не було в кого на безлюдній вулиці.

Попереду йшов високий солдат, низько насунувши капюшон. В руках він тримав напоготові автомат. Мабуть, він знав дорогу краще за інших, що мовчки посувалися слідом за ним. Гітлерівці щулилися від холоду. Проминувши кілька провулків, вони опинилися біля хати, у вікні якої блимав жовтий вогник каганця. Високий солдат кілька разів грубо вдарив чоботом у хвіртку.

— Хто там? — пролунав із двору чоловічий голос. — Староста треба, — коротко відповів високий.

На подвір’ї заметушилися. Відчинилася хвіртка. З-за неї визирнув маленький чолов’яга в ушанці, зі скуйовдженою борідкою. Побачивши гітлерівців із автоматами напоготові, він злякано забелькотів:

— Я староста, я, панове германці. Чого зволите?


Високий презирливо штовхнув його автоматом у груди:

— Місце спати… кушати… добре кушати… ферштеє?.. Староста заметушився ще більше:

— Зараз буде спольнено, пане старшой. У нас для панів германців спеціально попівський будинок пристосовано, дуже добрий. І харч упольнє підходящий, сальце, хлібушко білий, молочко.

— Млєко, — сказав фашист, ледве ворушачи замерзлими губами.

— Млєко, млєко, — зрадів староста. — І тепло буде, витопимо як слід. Пожалтє, панове, я покажу куди!

Він підтюпцем побіг по стежці, протоптаній у снігу. Високий, обернувшись до супутників, підморгнув їм:

— Форвертс! — наказав він.

Через півгодини автоматники, скинувши маскувальні халати та шинелі, сиділи за столом і їли. У пічці палали дрова, закутана у велику хустку жінка принесла соломи, готуючи на підлозі постіль. А метушливий староста все ще ніяк не міг заспокоїтися. Він підходив до солдатів і запитував улесливо, весь час кланяючись:

— Може, панам германцям ще щось треба? То скажіть…

Солдати були надто зайняті їжею, щоб відповідати йому. Нарешті староста посміхаючись, прошепотів на вухо високому солдатові:

— Якщо розважитися бажаєте, то в один момент. Горілочки?.. Гм, дівчат справних?.. Тільки моргніть!..

Високий повернув голову. Озирнулися й інші. Староста, чекаючи відповіді, запобігливо пощипував борідку.

— Потім… потім, — відповів високий. І, вказуючи на вікна, наказав: — Треба закрити цей… віконниця, так? Забагато світла вулиця…

— Зараз, зараз, — заметушився староста. Він вибіг надвір. За хвилину загрюкали віконниці. Потім у дверях кімнати відкрилося маленьке віконце. З нього знову визирнуло обличчя старости. Він солодко мовив:

— А коли нащот розважитися, тільки моргніть, панове. Ураз горілочки приставлю, і все, що треба…

— Шляфен! — через плече кинув високий солдат.

Обличчя старости зникло. Зачинилось у дверях віконце. Високий все ще прислухався. Грюкнули вхідні двері. Староста вийшов. Високий знизав плечима й налив собі склянку гарячого молока.

Кілька хвилин у кімнаті панувала тиша. Солдати вечеряли. Високий випив молоко, підвівся, пройшовся по кімнаті, потім вийшов із кімнати й невдовзі повернувся. Дрова в пічці вже догоряли. Високий солдат сів біля стола, вийняв кисет і скрутив цигарку. Заклеюючи її, він уважно подивився на інших.

— А й мерзотник же цей староста, — сказав він чистою українською мовою. Другий солдат охоче відгукнувся.

— Два рази, товаришу лейтенант, рука в мене ледве сама на спуск автомата не натиснула. Це тоді, коли він там, біля воріт, підлещувався. І ще…

Він не закінчив, його перебив кремезний юнак, що сидів біля нього:

— Гадина першої статті, факт! І зверніть увагу, товаришу лейтенант, у нього все як по маслу. І їжа для панів германців готова, будинок попівський… Плаче по ньому куля в моєму автоматі, товаришу лейтенант, їй-бо, плаче…

— Спокійно, товариші! — спинив обох високий. — У нас інші справи, інше завдання. А вже коли в когось руки сверблять на таких гадів, то, повірте, у мене більше, ніж у вас. Я, коли ще селом ішов, чого тільки не передумав… все знайоме… І вулиці, і хати…

— Та ви ж не з цього села, — зауважив кремезний.

— Не з цього, правда, — погодився високий. — Моє село сусіднє, у п’яти кілометрах було звідси… Було, доки фашисти не спалили його. Ну, сюди я частенько бігав, коли хлопцем був, до діда та бабусі, до родини моєї матері. Вона звідси була…

— Була? — необережно запитав кремезний.

— Так, була товаришу Соколов, — несподівано сухо відповів лейтенант. — І досить розмов! Вставати доведеться рано-вранці. Спати час. Чергуємо по годині, починаю я.

Товариші докірливо глянули на Соколова, який і сам не радий був своїй балакучості, і почали влаштовуватися на соломі. За кілька хвилин вони вже спали: втома від напруженого небезпечного переходу давалася взнаки. Заснув і Соколов, картаючи себе за недоречне запитання. Адже він знав, що матір лейтенанта Савченка гітлерівці спалили разом з усіма селянами. Про це в роті знали всі. І треба ж було йому спитати, роз’ятрити рану лейтенанта!

А Савченко сидів біля стола й думав. Він добре пам’ятав це село, пам’ятав і цей великий кам’яний попівський будинок, повз який хлопчиськом боявся бігати: звідси завжди міг вискочити великий собака. Добре жив піп, будинок у нього добрий, із товстими стінами, дубовими дверима та віконницями…

Лейтенант Савченко підвівся, пройшовся по кімнаті. Так, запитання Соколова справді немов ножем різонуло його. Він побачив знайомі вулиці села, по якому бігав хлопчиком. Згадав діда, що вирізував йому з дерева іграшки, бабусю, в якої завжди був для любого онука Василя медовий пряник… і матір, лагідну матір… Тепер їх нема. Померли й дід, бабуся й мати…

Ні! Досить думати про це. Не час! Попереду ще багато справ, небезпечних, важких, для яких будуть потрібні сили — і його самого, і його товаришів-розвідників.

Легкий шум за вікном привернув його увагу. Він прислухався, поклавши руку на автомат. Ні, це, мабуть, вітер шарудить сухим снігом. Просто він надто збуджений сьогодні. Навіть голова болить, що трапляється з ним рідко.

Лейтенант глянув на товаришів, що спали на підлозі. Так, коли б не знайомі обличчя, — справжні фрици в зелених мундирах. Та й сам він… Певно, і не варто було так старанно прикривати обличчя капюшоном, коли входили в село. Хто пізнав би його в німецькому одязі?

А от голова все-таки болить — і дедалі більше. Лампа смердить, чи що? У повітрі неприємний запах, немов чад. Відчинити двері?

Лейтенант Савченко підійшов до дверей, штовхнув їх. Вони не відчинялися. Він швидко оглянув їх: може, хтось із хлопців зачинив двері на засув? Ні. Що ж тоді?.. Він ще раз натиснув на двері. Наче хтось зовні підпер їх колодою.

Лейтенант озирнувся. На столі горіла лампа, круг неї стояли тарілки з їжею, глечики, миски, лежав хліб. На підлозі на соломі спали товариші. Все було як і раніше. Але двері… Соколов ворухнувся, тихо застогнав і сонно провів рукою по лобі. Так, і головний біль… і цей чад…

Савченко швидко підійшов до вікна, натиснув на залізний стержень віконниці, що проходив усередину кімнати крізь дірку в стіні. Стержень не піддавався.

Підвівся Соколов, сів, кволо озирнувся. Він побачив обличчя командира — напружене, серйозне. В одну мить солдат був на ногах. Та нараз він похитнувся й ледве не впав. Розгублено, збентежено подивився на командира.

— Голова не варить, товаришу лейтенант. Болить дуже.

— Розбудіть товаришів, — коротко наказав Савченко. Соколов нахилився й знов ледве втримався на ногах.

Він старанно розштовхував товаришів, але вони тільки бурмотіли щось незрозуміле й знов засинали. Нарешті, наймолодший і найміцніший Чорножук підвівся. Обличчя його було бліде. Петренко не прокидався. Невже чад устиг так вплинути на нього?..

Савченко зазирнув у піч: там ще й досі спалахували сині вогники. Води!

Води в кімнаті не було.

Савченко схопив зі стола глечик і вилив у піч молоко. Жар зашипів — голосно, люто. Кімнату наповнив чад горілого молока. Повітря потрібне, свіже повітря!

Лейтенант озирнувся. Чорножук і Соколов дивилися на нього. Вони все ще не розуміли, що трапилося. Коротко й швидко Савченко пояснив:

— Нас зачинили. Двері підперті зовні. Віконниці теж. Піч закрито надто рано. Нас отруюють чадом. Зрозуміло?

— Дозвольте вибити шибку, товаришу лейтенант, — запропонував Соколов.

Савченко знизав плечима.

— Спробуйте. Але віконниці тут дуже міцні. От коли б пощастило вибити і їх… та де там!

Він згадав: віконниці в попівському будинку теж дубові.

Соколов замахнувся автоматом. Задзеленчало розбите скло. Люто, з усієї сили Соколов ударив прикладом по віконниці. Даремно! Дубова віконниця навіть не хитнулася. Зате сам Соколов ледве втримався на ногах.

— Голова йде обертом, товаришу лейтенант, — збентежено сказав він, потираючи лоба.

Ззаду щось загуркотіло. І зразу стало темно. То Чорножук стогнучи впав на підлогу. Він зачепив стіл, перекинув його, лампа розбилась. У темряві було чути важке дихання Соколова та слабий стогін Чорножука. А Петренко? Що з ним?

І в цю мить за дверима почулося шарудіння. Щось рипнуло. У темряві лейтенант Савченко побачив, як у дубових дверях засвітилася щілина. Хтось зовні відчиняв віконце, прорізане в них. Пролунав тихий жіночий голос:

— Мабуть, уже готові.

Їй відповів чоловік так само тихо:

— Стривай, поспішати нема куди! — Це був голос старости, але вже зовсім інший, де й поділися запобігливі, улесливі нотки.

Чиєсь обличчя неясно й туманно виднілось у віконці. Лейтенант відчув дотик руки Соколова, почув його збуджений шепіт:

— Це що ж, розшифрував нас гад, чи що?..

Хоч як тихо прошепотів Соколов, за дверима його почули. Обличчя зникло. Долинуло шепотіння, уривчасте, схвильоване. І тоді неясний обрис обличчя знову з’явився у віконці. Залунав голос тихий, але твердий:

— Ще не всі подохли, прокляті? Ще ворушитеся? Так от вам на останнє, перед смертю вашою собачою, мої слова. Будьте ви прокляті на цьому й на тому світі. Здихайте, іроди! Тут вам розплата за все. І за село наше спалене, і за життя наше розбите…

Голос у темряві на мить увірвався, наче від гніву людині перехопило подих. Лейтенант Савченко стояв посеред кімнати, приголомшений. Він відчував, як важко повис на його руці Соколов. А голос, схвильований жіночий голос вів далі:

— Будете й ви, окаянні, лежати в сирій землі, як усі ті, що приходили вже сюди. Вісімнадцятьох фашистів я вже поклала в льох. І ви ляжете, нема вам порятунку, дияволи! Мого села нема, хати нема, нічого не лишилося, тільки я сама живу з люттю моєю. На всіх вас її вистачить. І прийдуть, і ще ляжуть, як ті, як ви. Всі загинете, всі до одного на землі нашій пропадете. Подихайте, як собаки!..

Тоді лейтенант Савченко, хитаючись, ступив крок до дверей. Простягаючи вперед руки, він скрикнув:

— Мати! Мамо!

За дверима пролунав вигук. Лейтенант знову гукнув, відчуваючи, як стискує його голову розжарений обруч чаду:

— Мамо! Це я, Василь… Мамо! — і впав.

За дверима загуркотіло, хтось вбіг у кімнату, хтось хутко відчинив віконниці, морозне повітря свіжою крижаною хвилею ввірвалося в кімнату. Втомленим нерівним голосом Соколов докірливо мовив:

— Це так і справді ви нас на той світ вирядили б, друзі…

Лейтенант Савченко лежав із заплющеними очима, відчуваючи, як його плечі обіймають знайомі лагідні руки, як падають йому на лице великі гарячі сльози й одразу висихають під частими нестримними поцілунками тієї, у чиєму материнському серці з’єдналися нерозлучно палка любов до Батьківщини й велика гнівна ненависть до її ворогів.

https://fantlab.ru/work69667





161
просмотры





  Комментарии


Ссылка на сообщение21 февраля 2018 г. 03:02
IMHO, это лучший из «военных» рассказов Владко. Спасибо.

Вот, параллельно текст на русском языке:

ГОЛОС В ТЕМНОТЕ

Четыре гитлеровских автоматчика в белых маскировочных халатах вошли в село с южной стороны и, не колеблясь, направились вдоль улицы, к площади, где в сумерках еле видны были развалины церкви и здания сельсовета. Автоматчики шли, ни у кого не спрашивая дорогу; да и спрашивать было не у кого на безлюдной улице.

Впереди, низко надвинув капюшон, шел высокий солдат. В руках он держал наготове автомат. Видимо, он знал дорогу лучше остальных, молча шедших вслед за ним. Гитлеровцы ежились от холода. Миновав несколько переулков, они оказались возле дома, в окне которого мерцал желтый огонек каганца{[1]}. Высокий солдат несколько раз грубо ударил сапогом в калитку.

— Кто там? — раздался со двора мужской голос.

— Староста надо, — коротко ответил высокий.

На дворе засуетились. Отворилась калитка. Из-за нее выглянул маленький мужчина в ушанке, со взъерошенной бородкой. Увидев гитлеровцев с автоматами наготове, он испуганно забормотал:

— Я — староста. Я, господа немцы. Чего изволите?

Высокий презрительно толкнул его автоматом в грудь:

— Место спать… кушать… харашо кушать… ферштейн?..

Староста засуетился еще сильнее:

— Сейчас будет сполнено, господин старшой. У нас для господ немцев специально поповский дом приспособлен, очень хороший. И харч вполне подходящий, сальце, хлебушко белый, молочко.

— Млеко, — сказал фашист, еле шевеля замерзшими губами.

— Млеко, млеко, — обрадовался староста. — И тепло будет, натопим как следует. Пожалте, господа, я покажу куда!

Он трусцой побежал по тропинке, протоптанной в снегу. Высокий, обернувшись к спутникам, подмигнул им:

— Форвертс! — приказал он.

Через полчаса автоматчики, сбросив маскировочные халаты и шинели, сидели за столом и ели. В печи пылали дрова, закутанная в большой платок женщина принесла соломы, готовя на полу постель. А суетливый староста все еще никак не мог успокоиться. Он подходил к солдатам и подобострастно спрашивал, все время кланяясь:

— Может, господам немцам еще что-то надо? Только скажите…

Солдаты были слишком заняты едой, чтобы ответить ему. Наконец староста улыбаясь, прошептал на ухо высокому солдату:

— Если желаете развлечься, то в один момент. Водочки?.. Гм, девушек исправных?.. Только подмигните!..

Высокий повернул голову. Оглянулись и другие. Староста, ожидая ответа, предупредительно пощипывал бородку.

— Потом… потом, — ответил высокий. И, указывая на окна, приказал: — Надо закрыть этот… ставень, да? Много света улица…

— Сейчас, сейчас, — засуетился староста. Он выбежал на улицу. Через минуту застучали ставни. Потом в двери комнаты открылось маленькое окошко. В нем снова показалось лицо старосты. Он сладко проговорил:

— А если насчет развлечься, только подмигните, господа. Вмиг водочки поставлю, и все, что надо…

— Шляфен! — через плечо бросил высокий солдат

Лицо старосты исчезло, окошко в двери закрылось. Высокий все еще прислушивался. Хлопнула входная дверь. Староста ушел. Высокий пожал плечами и налил себе стакан горячего молока.

Несколько минут в комнате царила тишина. Солдаты ужинали. Высокий выпил молоко, встал, прошелся по комнате, потом вышел из комнаты и вскоре вернулся. Дрова в печке уже догорали. Высокий солдат сел у стола, вынул кисет и свернул цигарку. Заклеивая ее, он внимательно посмотрел на остальных.

— Ох и мерзавец же этот староста, — сказал он на чистом украинском языке. Второй солдат охотно откликнулся:

— Два раза, товарищ лейтенант, рука у меня чуть сама на спуск автомата не нажала. Это тогда, когда он там, у ворот, льстил. И еще…

Он не закончил, его перебил коренастый юноша, сидевший рядом:

— Первая гадина, это факт! И обратите внимание, товарищ лейтенант, у него все как по маслу. И еда для господ немцев готова, дом поповский… Плачет по нему пуля в моем автомате, товарищ лейтенант, ей-богу, плачет…

— Спокойно, товарищи! — остановил обоих высокий. — У нас другие дела, другая задача. А уж если у кого-то руки чешутся на таких гадов, то, поверьте, у меня больше, чем у вас. Я, когда еще селом шли, чего только не передумал… все знакомо… И улицы, и дома…

— Но вы же не из этого села, — заметил коренастый.

— Не из этого, правда, — согласился высокий. — Мое село соседнее, в пяти километрах отсюда… было, пока фашисты не сожгли его. Ну, а сюда я частенько бегал, когда мальчишкой был, к деду и бабушке, к семье моей матери. Она отсюда была…

— Была? — неосторожно спросил коренастый.

— Да, была товарищ Соколов, — неожиданно сухо ответил лейтенант. — И хватит разговоров! Вставать придется рано утром. Спать пора. Дежурим по часу, я — первый.

Товарищи укоризненно посмотрели на Соколова, который и сам был не рад своей болтливости, и стали устраиваться на соломе. Через несколько минут они уже спали: усталость от напряженного опасного перехода давала о себе знать. Заснул и Соколов, коря себя за неуместный вопрос. Ведь он знал, что мать лейтенанта Савченко гитлеровцы сожгли вместе со всеми крестьянами. Об этом в роте знали все. И надо же было ему спросить, разбередить рану лейтенанта!

А Савченко сидел у стола и думал. Он хорошо помнил это село, помнил и этот большой каменный поповский дом, мимо которого мальчишкой боялся бегать: отсюда всегда могла выскочить большая собака. Хорошо жил поп, дом у него хороший, с толстыми стенами, дубовыми дверями и ставнями…

Лейтенант Савченко встал, прошелся по комнате. Да, вопрос Соколова действительно словно ножом резанул его. Он увидел знакомые улицы села, по которым бегал мальчишкой. Вспомнил деда, который вырезал ему из дерева игрушки, бабушку, у которой всегда был для любимого внука Василия медовый пряник… и мать, ласковую мать… Теперь их нет. Умерли и дед, и бабушка, и мама…

Нет! Хватит думать об этом. Не время! Впереди еще много дел, опасных, тяжелых, для которых будут нужны силы — и его самого, и его товарищей-разведчиков.

Легкий шум за окном привлек его внимание. Он прислушался, положив руку на автомат. Нет, это, видимо, ветер шуршит сухим снегом. Просто он слишком возбужден сегодня. Даже голова болит, что случается с ним редко.

Лейтенант посмотрел на товарищей, которые спали на полу. Да, если бы не знакомые лица, — настоящие фрицы в зеленых мундирах. Да и сам он… Наверно, не стоило так старательно прикрывать лицо капюшоном, когда входили в село. Кто узнал бы его в немецкой форме?

А вот голова все-таки болит — и все больше. Лампа воняет, что ли? В воздухе неприятный запах, словно чад. Открыть дверь?

Лейтенант Савченко подошел к дверям, толкнул их. Они не открывались. Он быстро осмотрел их: может, кто-то из ребят закрыл дверь на засов? Нет. Что же тогда?.. Он еще раз нажал на дверь. Как будто кто-то снаружи подпер ее бревном.

Лейтенант оглянулся. На столе горела лампа, вокруг нее стояли тарелки с едой, кувшины, миски, лежал хлеб. На полу на соломе спали товарищи. Все было как и раньше. Но дверь… Соколов пошевелился, тихо застонал и сонно провел рукой по лбу. Да, и головная боль… и этот чад…

Савченко быстро подошел к окну, нажал на железный стержень ставни, проходивший внутрь комнаты сквозь отверстие в стене. Стержень не поддавался.

Встал Соколов, присел, медленно оглянулся. Он увидел лицо командира — напряженное, серьезное. В один миг солдат был на ногах. И вдруг он пошатнулся и едва не упал. Растерянно и смущенно посмотрел на командира.

— Голова не варит, товарищ лейтенант. Болит очень.

— Разбудите товарищей, — коротко приказал Савченко. Соколов наклонился и вновь едва удержался на ногах.

Он старательно расталкивал товарищей, но они только бормотали что-то непонятное и вновь засыпали. Наконец, более молодой и крепкий Черножук поднялся. Лицо его было бледно. Петренко не просыпался. Неужели чад уже успел подействовать на него?..

Савченко заглянул в печь: там все еще вспыхивали синие огоньки. Воды!

Воды в комнате не было.

Савченко схватил со стола кувшин и выплеснул в печь молоко. Угли зашипели — громко, яростно. Комнату наполнил запах пригоревшего молока. Воздух, нужен свежий воздух!

Лейтенант оглянулся. Черножук и Соколов смотрели на него. Они все еще не понимали, что случилось. Коротко и быстро Савченко объяснил:

— Нас закрыли. Двери подперты снаружи. Ставни тоже. Печь закрыта слишком рано. Нас отравляют чадом. Понятно?

— Разрешите выбить стекло, товарищ лейтенант, — предложил Соколов.

Савченко пожал плечами.

— Попробуйте. Но ставни здесь очень крепкие. Вот если бы удалось выбить и их… да где уж там!

Он вспомнил: ставни в поповском доме тоже дубовые.

Соколов замахнулся автоматом. Зазвенело разбитое стекло. Яростно, изо всей силы Соколов ударил прикладом по ставням. Бесполезно! Дубовые ставни даже не шелохнулись. Зато сам Соколов едва удержался на ногах.

— Голова идет кругом, товарищ лейтенант, — смущенно сказал он, потирая лоб.

Сзади что-то грохнуло. И сразу стало темно. Это Черножук со стоном упал на пол. Он задел стол, опрокинул его, лампа разбилась. В темноте было слышно тяжелое дыхание Соколова и слабый стон Черножука. А Петренко? Что с ним?

И в этот миг за дверью послышался шорох. Что-то скрипнуло. В темноте лейтенант Савченко увидел, как в дубовых дверях засветилась щель. Кто-то снаружи открывал окошко, прорезанное в них. Раздался тихий женский голос:

— Наверное, уже готовы.

Ей ответил мужчина так же тихо:

— Погоди, спешить некуда! — Это был голос старосты, но уже совсем другой, куда только делись услужливые, льстивые нотки.

Чье-то лицо неясно и смутно виднелось в окошке. Лейтенант почувствовал прикосновение руки Соколова, услышал его возбужденный шепот:

— Это что же, расшифровал нас гад, что ли?..

Как тихо не прошептал это Соколов, за дверью его услышали. Лицо исчезло. Послышался шепот, прерывистый, взволнованный. И тогда неясные очертания лица вновь появились в окошке. Раздался голос тихий, но твердый:

— Еще не все подохли, проклятые? Еще шевелитесь? Так вот вам напоследок, перед смертью вашей собачьей, мои слова. Будьте вы прокляты на этом и на том свете. Подохните, ироды! Это вам расплата за все. И за наше сожженное село, и за жизнь нашу разбитую…

Голос в темноте на мгновение смолк, словно от гнева у человека перехватило дыхание. Лейтенант Савченко стоял посреди комнаты, потрясенный. Он чувствовал, как тяжело повис на его руке Соколов. А голос, взволнованный женский голос продолжал:

— Будете и вы, окаянные, лежать в сырой земле, как все те, что приходили уже сюда. Восемнадцать фашистов я уже положила в погреб. И вы ляжете, нет вам спасения, дьяволы! Моей деревни нет, хаты нет, ничего не осталось, только я сама живу с моей яростью. На всех вас хватит. И придут, и еще лягут, как те, как вы. Все погибнете, все до одного на земле нашей пропадете. Подыхайте, как собаки!..

Тогда лейтенант Савченко, шатаясь, сделал шаг к двери. Протягивая вперед руки, он вскрикнул:

— Мама! Мамочка!

За дверью раздался крик. Лейтенант снова крикнул, чувствуя, как сжимает его голову раскаленный обруч чада:

— Мама! Это я, Василий… Мама! — и упал.

За дверью загрохотало, кто-то вбежал в комнату, кто-то быстро распахнул ставни, морозный воздух свежей ледяной волной ворвался в комнату. Уставшим неровным голосом Соколов укоризненно прошептал:

— Этак, вы бы и правда нас на тот свет отправили, друзья…

Лейтенант Савченко лежал с закрытыми глазами, чувствуя, как его плечи обнимают знакомые ласковые руки, как падают ему на лицо большие горячие слезы и сразу высыхают под частыми неудержимыми поцелуями той, в чьем материнском сердце неразлучно соединились — пылкая любовь к Родине и великая гневная ненависть к ее врагам.
свернуть ветку
 


Ссылка на сообщение21 февраля 2018 г. 08:40
Благодарен Вам, Эдуард!


⇑ Наверх